Однажды утром, в конце второй недели, задолго до рассвета, молоденькая медсестра с глазами цвета зимнего неба поймала взгляд Лолы, прижимавшей к груди Марию. Бесконечно долгое мгновение они смотрели друг на друга, потом Лола нахмурилась, девушка улыбнулась и сказала, погладив щечку мальчика:

– Очень трудно дежурить – шумно, как на заводе, от цифр и графиков голова идет кругом. Все время кажется, что сейчас кто-нибудь выйдет и объявит результаты экзаменов.

Лола не сумела вымолвить ни слова, только посмотрела на розовый бейджик на халате медсестры. «Анья».

– Я практикантка и сделаю все, чтобы мои выпускные результаты были такими же отличными, как ваши малыши.

– У меня больше не будет детей – не смогу вы́носить.

Анья села на табурет и посмотрела Лоле в глаза.

– Вы поэтому такая грустная?

– Нет. Боюсь, что они перестанут дышать.

– Этого не будет. Они – бойцы, вон как сражались за жизнь.

Я думаю о тебе, Бертран, все время. Сражайся, чтобы выжить.

3

Франк замечал только хорошее. «Они прекрасны!» Он восторгался детьми и жизнью. Цитировал доктора Шмидта, педиатров, авторитетных специалистов. Иногда – специалисток. Лола слушала, не запоминая, в ее мозгу недоставало свободного места.

А вот на имя Ива Коппенса[42] среагировала, – оно было ей знакомо. «Ученый должен быть готов к встрече с неожиданным и немыслимым». Тоска по Бертрану стала нестерпимой. Она хотела увидеть его. Услышать новости. Прижаться к нему. У нее больше нет сил таиться. Она хочет жить с ним и ни от кого не прятаться. Но Бертран в плену! Она боялась. Нет, я в ужасе. Чтобы не потонуть, молодая мать смотрела на Ленни и Марию.

Как оторваться от этих глаз? Как рядом с ними не забыть обо всем на свете? Вообще-то Лола все помнила, но неотложные дела отбирали очень много сил. Кормить, качать, носить на руках, менять пеленки, измерять, взвешивать, прислушиваться, обнимать, ласкать, любоваться. Готовиться к неожиданному и немыслимому. Надеяться на это. Держать страхи в узде. Противостоять времени. Представлять, как Бертран, совершенно свободный, идет в солнечный день по дороге. Записывать цифры после ежевечернего купания и взвешивания. Чувствовать его руки, когда он меня обнимает. Думать о нем в настоящем времени. О нем и о детях. Каждый день приносил радость – дети подрастали, – но оставался днем без известий о Бертране.

Однажды утром Лола спустилась в холл за газетами и не очень удивилась, не обнаружив ни одной французской. Решила купить одноразовый мобильник и вдруг сообразила, что у нее уже много месяцев нет при себе ни наличных денег, ни банковской карты. И кому я буду звонить? Пора отсюда выбираться. Она вернулась к лифту с «честным» зеркалом и увидела своего «двойника» в мятой бледно-розовой пижаме. Килограммов девять лишнего веса. Полезно взглянуть реальности в лицо. Какие у тебя сейчас волосы? Где ты спишь? На матрасе? Под одеялом!

Лола ринулась на четвертый этаж, к детям. Она смотрела на них, чтобы отвлечься от видений о муках Бертрана. Он может погибнуть в любую минуту. Эта мысль была самой страшной. Пусть он выдержит! Пусть удача ему улыбнется! Она взяла сонного Ленни на руки, прижала к себе, прошептала:

– Ты нужен мне, малыш. Спасибо, что ты здесь.

4

Во второй половине дня в пятницу врач детского отделения сняла запрет на посещения. Снова приезжала Жеральдина, потом родители Франка и Мегера с подарочными пакетами и красивыми свертками. Молодой отец подсчитал все, включая оставшееся дома, и сказал, что у него даже голова закружилась от такого богатства. Мари-Анж заметила совершенно не свойственным ей тоном:

– Это нормально, учитывая, что Ленни и Мария останутся единственными внуками обеих семей.

Во взгляде свекрови не было укора, она всего лишь изрекла истину во всем ее величии. У Эльзы никогда не будет детей, Франк – единственный сын, я больше родить не смогу.

– Мне очень жаль.

– Я в любом случае не хочу, чтобы Лола еще раз пережила подобный кошмар, – признался Франк.

– Нужно было подарить сыну сестренку, – съехидничала Королева Милан. – Ее компания была бы повеселее моей.

– Впервые слышу от вас столь самоуничижительное признание, – мгновенно парировала Мари-Анж, сверкнув белозубой улыбкой.

Последовала более чем выразительная сцена распределения по ролям: Франк улыбнулся, его отец положил руку на плечо матери. Лола задумалась о внезапной перемене в поведении свекрови. Став бабушкой, эта незаметная женщина словно бы получила «очередное» звание. У возраста, как и у прожитых лет, есть определенный смысл. Мари-Анж стала сдержаннее краситься. «Я – бабушка!» Ей нравилось произносить эти слова, и никто бы не посмел назвать ее смешной. Франк ликовал: близнецы создали новую атмосферу в семье. Он хотел одного – «чтобы все и дальше катилось, как по рельсам!».

Дети набирали вес, жена выздоравливала, на работе все шло sehr gut[43], лаборатория давала ему положение, о котором он мог только мечтать, так зачем поддаваться на провокацию семейной гадины, ведь ей только того и надо? Франк перевел взгляд с Мегеры на родителей, с жены на дочь и сына. Я вижу, как растягивается время. Лола улыбнулась мужу, прочитав его мысли, он ответил веселой ухмылкой, и она подумала о новых заманчивых перспективах, которые открывает родительство.

А между тем ничего не изменилось, пусть даже у «главного» две головы и два жадных ротика, четыре нежнейших глаза и четыре ручки с крошечными ловкими пальчиками, которые так сильно цепляются за ее пальцы. Лола как наяву ощущала кожу Бертрана. Значит, он жив. Нет, ничего не изменилось. Я жду тебя, Бертран.

5

Родители Франка ушли, им на смену появилась Наташа.

– Эта палата симпатичней прежней, где ты…

– Толстела? – спросила Лола, просматривая обложки журналов, на которых не было Бертрана Руа. – Осторожней, дорогая, я ведь и обидеться могу!

– Не верится, что они жили у тебя в животе.

– Ну и зря…

– Никаких колыбельных?

– Не изображай Королеву Милан, – ответила молодая мать, листая Paris Match. – Лучше развлеки меня.

Наташа склонилась над колыбельками и дала точный и подробный отчет о жизни их общих друзей, то и дело восклицая: «Офигеть можно!» Лола караулила момент, чтобы вклиниться и спросить, есть ли хоть у кого-то новости о мужчине, с мыслями о котором она засыпала каждый вечер.

– До чего же они миленькие! Нежные, как ангелы. Но их гладкой коже я завидую меньше, чем загару Дафны – она летела с нами на той неделе.

Лола почти перестала дышать и застыла над фотографией актрисы, как будто пыталась вспомнить ее фамилию.

– Она скорчила гримасу при слове «Франкфурт» и едва сдержала раздражение, когда услышала имена твоих детей.

Лола положила открытый журнал рядом с собой, последним усилием воли сдерживая слезы. Ей плевать на мнение Дафны Делатур и восторги Наташи, она хочет знать одно – есть у журналистки новости о Бертране или нет.

– Какой рейс?

– Из Йоханнесбурга. Но была она в Мозамбике. Ты