Бертран написал два параграфа. Четыреста двенадцать слов. И остался доволен.

10

В течение дня Бертран так и не поговорил с Лолой, но дозвонился в Германию после деловой встречи на Монпарнасе. Стоял на тротуаре авеню дю Мэн и задавал вопросы. Со вчерашнего дня ничего не изменилось, она чувствовала себя хорошо. «Твои родственники там?» – «Постарайся завтра позвонить пораньше!» – «Целую, целую, целую…» – «И я…»

«Локаторы» Астрид не улавливали перемен в интонациях Лолы. Зато у ее свекрови только что уши назад не отгибались от любопытства, хотя она вроде бы увлеклась разговором с молодой немкой. Мари-Анж Милан не была ни бесчувственной, ни глупой, что бы там ни придумывала королева-бабушка. Мари-Анж, косметолог по призванию, любила делать красивыми других женщин и преуспевала, потому что умела слушать. Даже нескольких человек сразу. И сейчас она уловила весь разговор мужа с невесткой. Конечно, если бы его предприятие в свое время дало ему шанс «отличиться», он бы его не упустил. Как сейчас Франк…

– …тем более что я, как и ты, свободно говорю по-немецки и люблю картошку.

– Слишком сильно, – вмешалась Мари-Анж. – Кто звонил, Лола?

– Подруга. Диана. Хочет меня навестить.

– Она была на свадьбе? – не отставала свекровь.

– Только на ужине. Опоздала на поезд и не успела в мэрию.

– Вспомнила, на ней было красивое ярко-зеленое платье.

– Хорошенькая! – подхватил свекор Лолы. – И пухленькая – как я.

– Она стюардесса?

– Нет. Адвокат по финансовым делам.

– А ты почему не пошла в юристы?

– Трудный вопрос…

Разговор затягивался. Лола отвечала коротко и осторожно, не поднимая глаз от вязания. К счастью, Астрид решила «выдать» все, что могла сказать по-французски, и с улыбкой заметила, что «все-таки вязание – глуповатое занятие, старомодное и нехудожественное». Лола взглянула ей в глаза и спросила:

– Вы рисуете? Пишете маслом?

– Зачем мне заниматься живописью?

Мари-Анж и Лола в кои веки раз понимающе переглянулись, но тут появилась медсестра: обеим пациенткам пора было отправляться на допплер. Когда они вернулись в палату, супругов Милан уже не было.

– Симпатичные люди… – высказалась Астрид.

– Очень.

– И помогают больше, чем твоя мать.

– У них больше свободного времени, – сухо бросила Лола.

– Я все приготовила и купила заранее, потому что у меня почти сразу начались осложнения, – призналась Астрид, созерцая свой живот. – Я знала, что придется скучать здесь.

Лола взяла спицы. Во всяком случае, в одном Конрад Шмидт оказался прав. Компания ей полезна, есть с кем поговорить, сравнить, посетовать, отвести душу, хотя время все равно тянется невыносимо медленно. А с Бертраном летит, как сволочь, словно его подгоняют. За два дня она услышала от него всего три слова: «На востоке Москвы…» Мне мало! Хочу еще. Хочу моих детей. На руках, обоих. У вас хорошее, сильное сердце. Отличная новость. В кровотечении нет вашей вины. Так сказал Конрад.

Мама, а ты почему молчишь? Почему не приезжаешь? Боишься, что вернутся прежние ужасы?

11

– Насколько большой? – решила уточнить Лола.

Накануне утром ее мать с огорчением сообщила, что еще долго не сможет приехать: Эльза шла по коридору, «нос к носу» столкнулась с большим коричневым пауком, и у нее случился приступ паники.

– От лапы до лапы – сантиметров шесть. Холодает, вот они и лезут в дом. Твоя сестра будет некоторое время избегать этого маршрута, из-за того что я прошляпила шестинога! – Жеральдина попыталась пошутить.

Лола знала, что мать умалчивает о другой причине плохого настроения. Что навело ее на эту мысль? Намек на иронию в голосе Жеральдины, «ложка» смирения, «ковшик» могло-быть-хуже, «щепотка» все-как-всегда. И недавно появившаяся «добавка» – боязнь больниц.

– Приезжай, как получится.

– Я – плохая мать.

– Перестань, у меня отбоя нет от посетителей!

– Как детки?

– Они шевелятся, я теряю кровь, но каждый вырос на миллиметр.

Не дожидаясь следующей реплики матери, Лола спросила, чем сейчас занята сестра. Жеральдина ответила тоном «ты-изумительная-дочь»:

– Витает в яблоках…

Лола наконец-то улыбнулась: да, это ее сестра умеет!

– Протирает восемь желтых и красных ранеток, которые сорвала с дерева.

Лола представила, как полотенце в бело-зеленую клетку порхает по фруктам, как Эльза ставит их на кромку стойки напротив стола, где уже приготовлен нож, лежащий строго горизонтально. Ни одна долька не пропадет. Не будет и ни одной лишней, ее сестра – волшебница по части мер, весов и объемов. Она никогда не ошибается с ингредиентами. У Лолы едва слюнки не потекли, и она попросила Франка купить пирог. Он принес два и, пока резал, смешно описывал технические трудности, с которыми столкнулся, собирая первую колыбельку.

– Халтурщики-изготовители просверлили некоторые отверстия слишком низко. Ничего, со второй дело пойдет в десять раз быстрее. Я проверил, все о’кей.

Франк улыбался, родители умилялись, глядя, как их «мальчик» учится быть папашей, и у Лолы перехватило горло. Она «располовинивает» их пару у него под носом и ничего не может изменить. Не хочу возвращаться в эту квартиру. Не хочу, чтобы ты приезжала, мама. Боюсь, ты сразу все поймешь.

12

Доктор Шмидт не сделал никакого открытия, прочитав медкарту Лолы (собственно говоря, он не особо настаивал на ознакомлении с выводами французских коллег, но раз уж Франк утрудился…). Картина смазанная, анализы были сделаны не в тот момент, когда следовало. Шмидт подставил Лоле руку калачиком и проводил до палаты: «Моцион, душенька, не забывайте про моцион!» Улыбка у него была совершенно умиротворенная.

– Я не сомневаюсь, что неоплодотворенная яйцеклетка отделилась, создав разрыв, который мы имеем.

Как всегда, ни слова о рисках, только восхищение жизненной силой «младенцев, которые подрастают медленно, но верно».

Он помог пациентке устроиться на кровати, она улыбнулась, но тревоги и сожаления нахлынули с новой силой.

Все было бы совсем иначе, если бы…

И Бертран позвонил. Сказал, что должен на несколько дней съездить в Шамони…

– …буду делать городской репортаж, сниму Монблан с вертолета, чтобы потрафить отцу – он отрекомендовал меня одному приятелю мэра. Заплатят хорошие деньги.

– Рада за тебя.

Бертран мгновенно уловил маленькое нечто в ее голосе – досаду / огорчение / боль? Кровотечение так и не остановилось?

– Не болит. Остановилось.

– К тебе кто-то пришел?

– Нет… – Лола бросила взгляд на соседку – Астрид в наушниках смотрела телевикторину.

Бертран в двух словах объяснил, что его отец – заядлый велосипедист и у него обширные знакомства.

– Ты в детстве катался вместе с ним?

– Редко. А Ксавье и того реже.

Мысль об отце скользнула по поверхности сознания, не причинив боли.

– Все в порядке? – спросил Бертран.

– Пообещай как-нибудь с ним прокатиться.

– Даю слово. Что с тобой, Лола?

Она не ответила. Бертран присел на край кровати. Астрид была поглощена передачей и не обращала на них внимания.

– Ты чего-то недоговариваешь! – срывающимся от страха голосом сказал он. – Не хочешь больше меня видеть?

– Хочу.

Она не убедила Бертрана.

– Я чувствую, есть что-то еще. Признавайся, не терзай мне душу!

– У меня кровотечение из-за отделившейся неоплодотворенной яйцеклетки. Тогда, в Москве, я не была беременна. Близнецы зачаты 7 июня. Они слишком маленькие.

– Но тест был положительный, я сам видел!

Бертран облегченно вздохнул – дело не в нем.

Она откинула назад волосы.

– Конечно. Правильно. Я… теряю голову.

– Ничего