– Время посещений тоже строго регламентировано: с 14.00 до 21.00. И не больше трех человек одновременно. Любите цыпленка и пюре?
– Да.
– Значит, все в порядке. Если появятся вопросы, я рядом.
Дверь закрылась бесшумно, и Бертран подставил под ручку стул, сел на кровать и взял ледяные пальцы Лолы в ладони. Лицо ее в свете неоновой лампы казалось мертвенно-бледным и осунувшимся.
– У меня всего несколько минут, я должен успеть рассказать. Секретарша задавала вопросы, чтобы заполнить досье и карту, пришлось достать из твоей сумки свидетельство о браке. – Он улыбнулся. – Звонить буду по этому телефону. – Бертран постучал пальцем по стоящему на тумбочке белому аппарату.
– 06……… Я знаю твой номер наизусть.
Бертран наклонился, поцеловал ее в губы, шепнул едва слышно:
– Я сообщил Франку.
Лола напряглась, и он ободряюще засмеялся.
– Секретарша спросила, знаю ли я твоего мужа, я снова порылся в твоей сумке и нашел визитку. Пойми, родная, я не мог поступить иначе.
Лола кивнула.
– Я попал на помощницу Франка, она сразу все ему передала, и он перезвонил. Я назвался коллегой из Air France, объяснил, что тебя сейчас осматривают. Твой муж вот-вот будет.
Лола хотела было сказать, что, возможно, не была беременна тогда, в Москве, но вспомнила строгий голос Конрада Шмидта: «Никаких волнений!» – подумала о детях и молча обвила шею Бертрана руками.
– Как же мне нужна твоя любовь…
Хлопнула дверь. «Люблю тебя, Лола». Послышались торопливые шаги.
– Я могу перенести Африку и остаться.
– Нет. Езжай и возвращайся поскорее.
Они смотрели друг на друга и словно парили в воздухе. Вместе.
Кто-то подошел к двери, остановился.
– Буду звонить каждый день.
Ручка задергалась. Бертран поцеловал Лолу и встал, она удержала его за руку.
– Мы упустили наш шанс…
Он не понял, утверждение это или вопрос.
В дверь постучали.
– Не смей так говорить! – воскликнул он, очень надеясь, что его голос прозвучал убедительно.
На сей раз стучали дольше и раздраженней. Бертран открыл, извинился, и спокойный, как удав, санитар вкатил Лолину соседку. Следом появилась Летиция и начала что-то делать, вполголоса разговаривая с женщиной. В тот момент, когда на пороге появился Франк, медсестра попросила «посторонних удалиться», мужчины столкнулись в дверях, и оба вышли в коридор. Франк едва успел махнуть Лоле рукой, прислонился к стене и посмотрел вслед парню в джинсах и широкой вельветовой куртке темно-коричневого цвета, медленно удалявшемуся по коридору. Он шел нога за ногу, понурив голову, опустив плечи. «Ему, наверное, очень тяжело», – подумал Франк. Он никогда не узнает, что угадал, а Бертран, свернув за угол, обессиленно приткнулся к стене.
У обоих ноги были ватными от страха. Оба смертельно устали и чувствовали боль Лолы как свою.
Три измученных человека.
Даже стенам хотелось плакать, а ведь они столько видели и слышали, что им давно пора было привыкнуть. У стен нашлось бы дело повеселее, чем служить «подпоркой», они и хотели бы ответить на вопрос, терзавший двух взрослых мужиков, но для начала тем следовало его задать, а они только шептали и шептали: «Это из-за меня?» – «Это из-за меня?» – «Это из-за меня?» – «Это из-за меня?» – «Это из-за меня?» – «Это из-за меня?» Так свистит и завывает на пороге ночи злой осенний ветер.
Больничные стены не могли помешать ему подкрасться к кровати в палате 2204, и он огорчил сердце Лолы.
8
Франк выслушал жену и подробно расспросил доктора Шмидта, когда тот заглянул узнать, как чувствует себя его пациентка. Лола так устала, что заснула во время разговора. Врач изучил результат анализа, эхокардиографию и допплер.
– Она такая бледная…
– Мы будем очень внимательно наблюдать за вашей женой и детьми. Я сказал ей, что у нас лучшее в Европе неонатальное отделение, и это не похвальба, а чистая правда!
Мужчины переглянулись. Франк не спросил, каковы риски для Лолы и детей, потому что кудрявый седой врач успокоил его без слов. Он был позитивен и твердо намерен склонить судьбу на «правильную» сторону, чем сразу понравился инженеру. «Он добрый, я чувствую…»
Всю дорогу до дома будущий отец пытался ни о чем не думать и повторял, как мантру: «…он добрый». Он кружил по квартире, складывал в сумку пижаму Лолы, белье, свитера, футболки, носки и вдруг наткнулся взглядом на гору разобранных коробок. Может, она перетрудилась? Неужели ей до такой степени здесь не нравится? Франк подавил неприятное чувство, чтобы, не дай бог, не передать его Лоле. Где твои книги?
Он взял туалетные принадлежности, косметику решил не брать и тут же передумал. Она будет недовольна. Черт, салфетки забыл. Что еще? Франк замер в центре белой гостиной, предчувствуя, что эту зиму проведет в одиночестве, в «компании» работы.
Тихий внутренний голос твердил: «Вы переехали в Германию, чтобы ты довел до ума свое изобретение, эгоизм тут ни при чем…» Инженер захлопнул дверь и сбежал вниз по лестнице.
Бертран безостановочно ходил по залу прилетов, где только сегодня утром они с Лолой наконец обнялись. Он смотрел в скучный серый пол и видел ее полные слез глаза и струйку темной крови на ноге. Как поступить – остаться и навестить ее завтра в больнице? Но проникнуть туда можно будет не раньше двух дня. А если он столкнется с Франком? А вдруг, увидев меня, она разнервничается и ей станет хуже?
Последняя мысль подтолкнула Бертрана к стойке регистрации. Когда он летел во Франкфурт из Парижа, боялся, что Лола передумает и не придет на свидание, а в эту секунду его мучило кое-что пострашнее. Лола может не только потерять детей, но и умереть от потери крови.
В детстве Бертран старался не слушать «больничные» истории матери, но запомнил все в деталях, и теперь знание убивало его.
9
В понедельник, ровно в десять, Франк второй раз за утро позвонил в больницу и услышал от Лолы, что ночь была трудная – из-за судорог и повышенной тревожности. К ней приходил доктор Шмидт.
– Не думаю, что меня отпустят…
– Ясно. Говори, что привезти из одежды. Я заскочу часов в двенадцать.
– Не забудь зарядку для телефона.
– Это запрещено, дорогая. Нужно соблюдать…
– Это чистый идиотизм! Я не могу звонить, мне нельзя покидать палату и уходить с этажа. Хорошо хоть музыку не запрещают слушать!
Франк сдержался, не стал спорить и спросил:
– Хочешь чего-нибудь вкусненького?
Лола посмотрела на соседку – та замкнулась в тяжелом молчании и уже два часа разглядывала ногти –
