Все это время меня не покидало гнетущее ощущение, что я стал причиной гибели несчастного мусорщика, а может, еще и Регулы. Их смерть оборвала нить, за которую я начал дергать. Дальше можно было двигаться разве что вслепую. Наконец я подумал, что пора бы все рассказать Зиморовичу и выслушать его мнение. Мы с Юлианой как раз вышли из госпиталя Святого Лазаря на Калечей горе, завершив операцию по удалению гнойника на ноге у одного драгуна, и, кажется, предотвратили начало гангрены. У Зиморовича был свой дворец с садом на Шембековой улице, у подножия горы. Там мы его и встретили, когда он собирался выходить, но, увидев нас, он чуть ли не силой затащил нас к себе в гости. Там, в саду, мы расположились в живописной беседке, украшенной в античном стиле изображениями богов и нимф. Я рассказал ему о находке Каспера, и каким образом это повлекло за собой убийство Петруня. Он был немало удивлен, что обе смерти – проститутки и мусорщика – так тесно связаны.

– Значит, она была убита в лесу на том месте, где собираются охотники, – констатировал он. – И убил ее кто-то, кто живет в одном из двух зданий. Но живут там слишком серьезные люди. И в этом самая большая проблема. Потому что когда речь идет о жизни проститутки и мусорщика – никто не будет забивать этим голову.

– То есть вы не собираетесь расследовать это убийство?

– А что я могу? Прийти с цепаками к райцам, а точнее к их сыновьям, этой золотой молодежи, привыкшей на все плевать, и заставить их снять штаны? Вы знаете, что у нас уже было? Наши лавники приговорили одного такого разбойника из благородного рода к смертной казни – так он подал королю жалобу с требованием казнить судей. Ну, правда, до этого не дошло, но он оказался на свободе.

Я напомнил также о смерти Регулы, но он сказал, что я слишком преувеличиваю, потому что эта смерть была чистой случайностью. Юлиана не вмешивалась в беседу. Мы уже прощались, когда громкий крик «Везут! Везут!» прозвучал на Рынке. Выяснилось, что поймали Головача вместе с остальными разбойниками. Детали этого знаменательного события выслушали мы лично от бургграфа, который радостно потирал руки.

Итак, Головачу, которому удалось сбежать в лес, было очень важно вновь завладеть сокровищем, закопанным в тайном месте. Собрать новую разбойничью шайку без шеляга за душой было трудно. Но тайник оказался выпотрошенным. Крестьяне, вырубая и корчуя кусок леса, наткнулись на клад и разделили его между собой. Головач разозлился донельзя, но зацепляться с крестьянами не стал. Вскоре к нему прибились несколько разбойников из других шаек. В лесу недалеко от Жовквы разбойники напали на пещеру, в которой жил отшельник. Пещера им понравилась, отшельник тоже, и они заставили его научить одного из них, как себя вести, чтобы походить на отшельника. Неподалеку была еще одна пещера, и разбойники соединили обе пещеры подземными переходами. Теперь Головач жил с Гальшкой, ребенка они оставили у семьи в селе. Свои нападения разбойники совершали подальше от укрытия, а в свободные от разбоя дни слонялись без дела по окрестностям, загуливали в шинках, транжиря деньги. Наконец такая расточительность бросилась в глаза многим. В пьянках трудно было проследить, чтобы не сболтнуть лишнего. Этого только и ждали специально подосланные шпионы. А вскоре войско окружило пещеры так плотно, что вырваться разбойники не могли. Их стали выкуривать дымом, тогда они взорвали входы в пещеры, но войско собрало живущих поблизости крестьян, и все вместе с палками в руках начали сужать круг, стуча при каждом шаге по земле и заглядывая под каждый камень. Таким вот образом им удалось найти четыре выхода из подземелья.

Они рассчитывали, что разбойников заставит выйти на поверхность голод, но у тех были запасы еды, и они не очень беспокоились. Снова воины разожгли костер, бросая головешки в норы, но это ничего не дало. Не оставалось ничего другого, как подорвать две норы так, чтобы земля обвалилась и засыпала выходы. Затем разбойникам объявили, что взорвут следующие две норы и похоронят их под землей. На ту пору продукты у них заканчивались, воды не было, они держались только на вине. Первым вылез отшельник. Выглядел он ужасно. Рассказал, что всего под землей два десятка разбойников, но несколько из них погибли во взорванных норах, а нескольких застрелил Головач, когда увидел, что запасы истощаются. Отшельника он пожалел, потому что его пугала кара Божья. Затем вышла на поверхность похудевшая Гальшка в панском бархатном платье, в первый раз надетом. Под ним были скрыты кошели с талерами, но все это у нее отобрали. Далее пришла очередь остальных разбойников – всего их оказалось шестеро вместе с атаманом. Затем смельчаки обследовали эти норы и обнаружили кое-что из награбленного, которое теперь выставили на Рынке, чтобы люди узнавали свои вещи.

Разбойников вместе с Гальшкой привезли закованными в кандалы. Женщину собирались отпустить, потому что и она говорила, да и разбойники утверждали, что удерживали ее силой, но как только воз приехал под Ратушу, жена купца Мордковича узнала свое платье, которое у нее было украдено, когда она ехала на ярмарку. Теперь судьба Гальшки была решена.

В тот же день, дав толпе вволю налюбоваться на пойманных разбойников, всю шайку перевезли на Высокий Замок и поместили в самый низ Шляхетской башни, где не было печей, а окна находятся слишком высоко, так что еду им спускали на шнурах. Правда, долго они там не пробыли, потому что их, наконец, загнали в пыточную, чтобы пытками заставить признаться, где они спрятали свои сокровища. И когда настал тот день, что за мной пришел посланец, известив, что пытки скоро должны начаться, я почувствовал, что ужасно не хочу принимать в них участие.

– Не очень приятная у вас работа, – сказала Юлиана, колдуя над микстурами.

– Да уж не слишком радостная.

– Пан доктор, – отозвался Айзек, – я бы вам советовал хлопнуть кружку вина. Потому как разбойники разбойниками, а эта ваша, лучше б не вспоминать, будет вам на нервы действовать. По себе знаю. Как-то топили в реке одну нищую, с которой у нас было немного общего счастья в шалаше под мостом, – так мне было очень грустно. Но она украла кошелек у подвыпившего сотника, и делать было нечего. Когда на такое отваживаешься, то должен