к хозяйке. Недоплаченные деньги ему вернули, а букву f в карточку вписали. В пятницу о нем уже никто не вспомнил.

В Канаде нельзя критиковать начальство, задавать ему лишние вопросы. Терентий вспоминал, как еще в «совке» на профсоюзных и прочих сборищах ругали начальство, а оно всегда говорило: «Спасибо за критику!» Попробуй в СССР уволь кого-нибудь за критику! Правда, время от времени увольняли: тех, за кого «попросил» КГБ или у кого нашла коса на камень с уж очень большим начальством. И то: сколько перед этим воспитывали, увещевали, подыскивали работу в другом месте. Здесь, в Канаде, вякнул не то — иди, отдыхай! Чинушам, сидящим в офисах еще хуже. Могут не один год проработать бок о бок, а сказать другу лишь несколько слов, и то — по службе. Такого стукачества Терентий не видел даже в Израиле, а советская хохма: «Ты начальник — я — дурак. Я — начальник — ты — дурак» стала здесь нормой жизни. Хорошо лишь то, что никто не лезет тебе в душу, никто не вызывает на откровенные разговоры, никто ни к чему не призывает. Твой внутренний мир и душевный покой защищены сложившимися столетиями моральными устоями: «Не задавай лишних вопросов! Если человек захочет, он сам тебе расскажет».

— Эге, сирена! Быстро эти три часа пролетели. Пора обедать, — направился в кафетерий Терентий.

Он загрузил в одну из многочисленных микроволновок пластиковую коробку со вторым блюдом — рыбным филе с овощами. Заварив стакан чая и стакан кофе, принялся за салат из зелени и креветок. Только на одном, сверхсовременном заводе Терентий видел столовую самообслуживания, где продавались супы и вторые блюда. На остальных предприятиях работяги приносили харчишки с собой. Разогревали их в микроволновках, запивали напитками из банок, купленных в установленных в кафетериях автоматах. Терентий не пил этих напитков. От них у него начинали сыпаться волосы. Подкрепившись, он посетил курилку. По сравнению с брейком, там прибавилось народа. Все разбились по национальным признакам: китайцы с китайцами, испанцы с испанцами и так далее. На этом заводе Терентий был единственным русским. Рядом с ним примостился тоже единственный ливиец, черный как сапог Бесли Ломбарди. Бесли хотелось поговорить, и Терентий решил дать ему такую возможность.

— Скажи, Бесли, если, конечно, хочешь, откуда у тебя итальянская фамилия?

— О, Терри, это — целая история, — осклабился ливиец. — Моя мать — местная, с юга. Отец — итальянский генерал, один из сподвижников Бенито Муссолини. Меня родители нарекли Гитлером. Я с гордостью носил это имя, поскольку отец всегда утверждал, что Гитлер — очень хороший человек. Отец дал мне приличное образование и деньги. Повзрослев, я открыл собственный бизнес и процветал. Потом к власти пришли «красные». Они начали зажимать предпринимателей, особенно — полукровок. Двинул я в Германию. Думал: с моим именем королем там буду. Прилетел во Франкфурт-на-Майне. Офицер на паспортном контроле взял у меня паспорт и, даже взглянув в него, спрашивает:

— Ваше имя?

— Гитлер, — отвечаю я и дружелюбно улыбаюсь.

Побагровел офицер, швырнул куда-то мой паспорт, нажал на кнопку. Прибежали солдаты с автоматами. Офицер им что-то сказал. Ткнули меня дулом под ребра. Я согнулся. Они меня, будто больного, под руки притащили к себе в караулку. Там еще по шее дали. «Вы, — орут, — над немецким народом издеваетесь. Мы вас ближайшим рейсом назад, в Ливию отправим!» Насилу упросил их заглянуть в паспорт. Отпустили, но сказали: «Советуем сменить имя. Оно сейчас в Германии не популярно!» Покрутился я в Германии. Прекрасная страна — куда лучше Канады! Но не хотят нас там. Наелись турками и югославами. Дунул я в Италию. Как-никак — родина отца. Вроде — и моя! Имя, правда, сменил. Хотел взять Муссолини — в честь героя нашего народа. Однако итальянцы отказались дать мне это имя. Сказали, что непопулярен сейчас этот герой. Тогда я стал Бенито — так Муссолини звали. Затолкнули меня итальянцы в лагерь беженцев под Римом. Оттуда меня в Канаду вытащили. За годы пребывания здесь мое имя из Бенито трансформировалось в Бесли. О, гудок! Надо идти…

— Итак, Терентий Федорович, последние три часа пошли. Сегодня — суббота. Завтра денек отдышимся, — сказал себе Терентий, приступая к работе. — Ну а сегодня вечерком у нас шоппинг. Что мы имеем в графе расходов?

Терентий жил, не отказывая себе, но и не шикуя. Надо было собрать десять тысяч долларов, чтобы чувствовать себя уверенно. Будет эта сумма — можно будет открыть свой бизнес. Имеешь десять тысяч на счете в банке и постоянную работу — можно взять ссуду на покупку жилья. За девяносто девять тысяч, а то и меньше, если поторговаться, можно отхватить квартиру в таун-хаусе — длинном 2-3-этаэном доме. Каждая квартира имеет 2–3 этажа. На каждом этаже санузел. Имеется гараж на 2–3 машины. В комнатах простор, есть огромная кухня, второй выход на небольшой собственный участок. Каждый хозяин квартиры обустраивает его на собственный вкус. Кто-то ставит песочницу и качели для детей, кто-то разводит цветник, кто-то выращивает овощи, кто-то ставит шезлонг и зонтик от солнца. Платить надо девятьсот баксов в месяц — возвращать кредит банку. Зато это — уже твое! И работаешь ты на себя, а не на домовладельца. Разница между выплатами банку и квартплатой невелика, поскольку в Канаде она высокая. Поначалу Терентий лоханулся. Снял квартиру с двумя спальнями. Казалось бы, живи и радуйся! В квартире два санузла, в подвале — гараж, где каждый жилец имел место для машины, на первом этаже — бассейн, сауна, гимнастический зал, а вокруг дома — парки, тянущиеся на десятки километров. Одно плохо: за квартиру надо платить восемьсот баксов в месяц. Прожил Терентий пять месяцев и нашел жилье подешевле: однокомнатную квартиру в центре, рядом с метро. За шестьсот пятьдесят «зеленых» в месяц. Можно было бы за полтысячи снять подвал, но Терентий решил, что это ниже его достоинства. Можно, конечно, влезть в долги и купить квартиру в билдинге — многоэтажном доме. Но это — уже сто тридцать — сто сорок тысяч. Можно даже купить в кредит виллу, но Терентий сам этого не хочет. Ведь в этом случае за старье двадцатых годов надо платить 150–170 тысяч. К тому же выкладывать большие деньги на ремонт этого этих «хором». Многое подгнило, обветшало, требует замены. Хозяева подкрасят-подмажут — и молчок! Риелтор знает все эти хитрости, но тоже молчит. Ему