– Ваш однорукий святоша, – поморщился король, – был опознан рядом с нэрриха Альбой, когда последний выкрал шелудивого пса Эспаду из-под топора палача. Дурная рекомендация.

– Дурное дело – резать горло псам, а не волкам. – Кортэ стал серьезен и глянул на короля отчетливо зло. – Разве во всей гнилой столице есть теперь хоть один человек, преданный вам не из страха, выгоды или привычки? Псы, мой король, есть редчайшая порода зверья по дворцовым меркам. Тут в коридорах тесно от баранов, жеребцов, ядовитых змей и драных павлинов. Любого под топор – во славу Мастера… Но вы согрешили, вы предали своего единственного верного пса. Хорошо, что он не издох еще до казни. Как я полагаю, сердце брошенных хозяевами псов может лопнуть от боли.

– Утром я проповедовал на ту же тему, но без успеха, – отметил патор, наблюдая за лицом короля. – Церковь учит нас стилю иносказательному, изрядно витиеватому… Но душу грешника пожалеть куда труднее, чем готовое лопнуть сердце пса.

– Как же, воистину, – не удержался Кортэ. Нахмурился, прогоняя показную грубость, вызванную раздражением. – Мастер, прости меня, гневливого, ибо сам не ведаю, что несу… Ваши величества, можете мне не верить, но сами-то вы вполне опытны, чтобы осознать: тот, кто затеял вашу семейную ссору, имеет при дворе влиятельных помощников. Не вам людишки служат, не вам… Близкие, всякий день стоящие у плеча. Как секретарь её величества.

– Его прирезал Эспада, – шепотом вставил мирза Абу.

– Ловок, – похвалил Кортэ, задумался. – Донья Уксус вне подозрений, она определенно не играла в смерть от удушья. Герцог там же, где секретарь, духовника не трогаем и в мыслях…

– Не ваше дело заботиться о душе, и тем более о душе… духовника, – мягко согласился патор, даже слишком мягко. – Дела веры предоставьте мне.

– А что можно сказать о Хакобо? – Кортэ вопросил стену, не желая замечать, как вскинулась королева. – Его величеству не мог передать бумаги и сведения ненадежный человек.

– Это был другой человек, – нехотя опроверг король. – Но я учту сказанное, поскольку он первым настоял на моем невмешательстве в казнь Эспады. И я буду внимательно изучать обстоятельства. Нехотя, но признаю: события вышли из под контроля.

– Что ж, дела мои решены на первое время, позвольте отбыть, – Кортэ поднялся, поклонился обоим соправителям и патору. – Жду нужного мне мирзу Абу за дверью.

Нэрриха покинул спальню, присоединился к Виону, бледному, потерянному – но упрямо нашептывающему тишину. Патор вышел следом. Несколько позже явился король, брезгливо поправляя рукава южного платья, полученного ношенным, да еще и с плеча еретика.

– Благословляю сего мужа, да будут чисты его помыслы… и одеяния, – с долей иронии воззвал патор. Обернулся к Кортэ. – Не могу осознать твой замысел, неправедный брат… Но дарую благословение и тебе. Да станет начатое дело прочным камнем, годным заделать брешь в подточенном фундаменте нашего бытия. И пусть новый день озарит милосердие, не явленное вчера, хотя пристало оно сильным мира куда более, нежели греховная месть.

Кортэ поклонился, дождался, пока патор вернется в королевскую спальню и закроет дверь. Снова поклонился – уже королю. Жестом предложил следовать рядом по правую руку. Левой вцепился в плечо Виона и повел ученика, прикрывая собою от немедленной расправы Бертрана.

– Не понимаю сам, тьфу ты… Отчего соизволил согласиться на эту опасную глупость, – тонкая ткань, на южный манер закрывающая лицо переодетого короля, то и дело липла к губам, вынуждая шептать, злиться и отплевываться.

– Вам всегда нравилось следить за моими гулянками, – предположил Кортэ. – Мне, не скрою, не давали покоя ваши, я завистлив к чужому успеху.

– В чем?

– Как же, вас не узнавали даже усерднее, нежели меня, – расхохотался Кортэ.

Шагнул в зал – и едва не споткнулся, наблюдая престранное зрелище: сразу несколько юных доний выгуливали ухажеров возле окон. Все, как по команде, едва показался Кортэ, застонали и сникли в картинно-изысканные обмороки. Хмыкнув и оценив скорость распространения сплетен, сын тумана сочувственно покачал головой. Подбоченился и громко сказал сразу всем донам, пока что не знакомым с новым дворцовым обычаем помолвок:

– Вы кого понавыбирали себе? Они даже не овцы, они – змеи! Бросайте этих негодяек немедленно и ищите баб поприличнее.

Девицы застонали куда натуральнее, одна всхлипнула, вторая обозвала сына тумана подонком, и весьма громко. Вион хихикнул. Король заинтересованно сплюнул ткань и натянул её край повыше к глазам. Кортэ миновал зал, встряхнул Виона за плечо.

– Малыш, беги-ка ты пешком в мою родную обитель, покуда мы с еретиком тащимся конные и чинные через город. Найди брата Иларио, хранителя священных свитков. Ну, по простому – библиотекаря. Обычно сей тихий книголюб до самой дневной трапезы крепит веру, с молитвою протыкая метательными ножами гнусные еретические знаки. Скажи брату, надо обновить список моих личных запасов сидра. Добавь, что дело важнейшее.

Вион кивнул и удалился по боковому коридору, куда его толкнула рука Кортэ. Дальше король и нэрриха шли, не затевая разговоров, до самой парадной лестницы.

Слуги успели подать коней без задержки. Король оживился, охотно занял седло и поехал к воротам первым, по привычке – не ожидая сопровождающих. Кортэ нагнал и пристроился не позади, а рядом.

– Не стоит убеждать меня, будто мерзавец невиновен, – резко вскинулся Бертран, заподозрив в поведении спутника попытку начать разговор. – Я своими глазами видел ничтожного в парке дворца. Он залез в кабинет Бэль после полуночи, с цветами в зубах, вот поскудь… Его ждали: на окне горела свеча. Затем свет пропал, значит, его провели тайным ходом. Можно ли сомневаться, что во дворце вызрела измена?