себе же, а я внятно слышал угрозу тогда, в ночном в лесу. Абу… Ну, тебе никогда не заполучить чернорясников в союзники.

– Доводы подобраны разумно, пусть смысл их пока и невнятен, – согласился патор, занимая свободное кресло. – Не только в столице гнездится беда?

– Не только. Но все же пока нэрриха не убивают там, где был я.

Снова тишина загустела, и Кортэ стал великодушно ждать, пока королева отдышится, предложенное ей питье подействует, возвращая щекам слабый румянец, а сознанию – относительную ясность.

– Кто… убит? – шепнула Изабелла.

– Мой ученик, – сокрушенно развел руками Кортэ. – Так вы еще не знаете? Я почувствовал смерть недавно, Альба влился в ветер перед рассветом. Я был чертовски зол, но теперь я готов слушать. Многое следует понять. Ссора никому теперь не к пользе. Даже мне, вынужден признать.

Абу составил новую смесь и напоил королеву. Покосился на Кортэ, поставил крошечную чашечку и сел ровно.

– Я готов рассказать то, что видел и слышал. Для начала это будет полезно, я не служу никому из вас ни как подданный, ни как последователь веры. Я смотрел со стороны.

– Как же, твоя сторона мне понятна, – усмехнулся Кортэ. – Но – говори.

Абу поклонился, прикрыл глаза и стал негромко и ровно нанизывать слова на нить последовательности времени. Абу вернулся к началу событий, в день отъезда плясуньи из дворца. Тогда он сидел в покоях Зоэ, где и увидел страдающего тяжелейшим похмельем дона Эппе. Абу по своей воле взялся составить напиток для облегчения тягостного состояния. Эспада выпил залпом, вкуса не заметил и разговорился, он непрестанно нес околесицу, и вся она была – ложь… Вранье звучало в устах королевского пса странно, и было очевидно, что он пребывает в растерянности и тянет время. Так же очевидно было и то, что Эспада знает нечто важное и сам не рад своей осведомленности. Затем пришел слуга, доставил корзину с продуктами, на словах пояснил: съестное распорядилась передать Зоэ. В корзине было превосходное, редчайшее вино, и хмельной Эспада вдруг взялся с достойным быка упрямством навязывать южанину заздравный кубок, в насмешку. Знал: вера не позволяет Абу пробовать угощение, тем более днем, а закон гостеприимства советует не препираться с радушным другом хозяйки, тем более угощал дон Эппе от имени Зоэ. Спорить Абу не пожелал, понимая, сколь нетверд рассудок Эспады. Принял кубок и сделал вид, что пьет, даже омочил губы.

– Все же ваша медицина, да простится мне грубость, дикарски примитивна, – вздохнул Абу. – В ядах вы достигли несколько большего, чем в остальном, но учтите, оценивая мои слова, простое соображение: Оллэ травили ядом, созданным в моей земле. Сам же я считаюсь лучшим из лекарей Алькема, это говорю без бравады и похвальбы.

– Как сказано! И да, такое вонючее дерьмо, как отравительство, достойно гордости в людском обществе, – буркнул Кортэ.

– Пусть вонючее… хотя запаха не было, да и вкус едва улавливался. Но я только что внятно пояснил, отчего и по малым намекам я сразу распознал то, что составитель полагал лишенным явных признаков. В вине был упрятан сон, не смерть – но именно сон. Долгий. Надежный. Даже для нэрриха. Я рассказал о своих наблюдениях, мы все не испили вина и остались бодрствовать, а дон Эппе пришел в ярость и все же начал говорить правду, хотя полагал это предательством. Хочу отметить: недавно я уже пробовал пересказать его слова…

– Не верю, – упрямо, пусть и тихо, шепнула королева.

Абу виновато склонился, выждал и продолжил рассказ, по всему понятно, начинаемый не в первый раз и крайне неприятный для Изабеллы. Судя по выражению её лица – даже мучительный.

– Он был слишком пьян, чтобы связно и логично лгать, увы. Он и правду излагал невнятно, рвал нелепыми кусками, повторяя, выкрикивая чужие слова. Некто весьма влиятельный, повторю – весьма, предоставил королю доказательства самых неприглядных отношений между его супругой и нэрриха Вионом. Как я понял, имелись исключительно откровенные письма, и почерк не вызывал сомнений. Кроме того, в письмах к иному нэрриха, Оллэ, означенный Вион обсуждал свое возросшее влияние в Эндэре, в мерзком свете он упоминал ничтожность власти соправителя, его величества Бертрана Барсанского. Сверх того указывал, что связь с сыном ветра приятна и удобна для людей высокого положения, поскольку наверняка бездетна… а опыт нэрриха велик не только в обращении с оружием. Дон Эппе был вне себя, мы едва смогли унять его, когда способность таить хозяйские секреты у этого пса иссякла. Он не смолчал о том, что слухи и обиды копятся давно, что вызрели намерения. Не без повода: Вион заявлял в письмах о готовности оказать поддержку браку моей сестры и племянника его величества Бертрана, себя же называл новым герцогом Барсанским. Это стало последней каплей, его величество усмотрел прямую угрозу целостности страны и своим исконным землям. Ведь, как известно, юг всегда предпочитал нападать именно на окраины владений Барсы. Некоторое время его величество колебался и не желал принимать крайних мер. Как утверждал Эспада, сам он отчаянно сопротивлялся происходящему… по мере возможного для королевского пса. Но не смог доказать ложности обвинений. По причине своего упрямства, увы, он попал под прямое подозрение, уличенный в приязни к плясунье, отчего лишился доверия и милости покровителя. Дон Эппе располагал определенными средствами и связями, репутацией и клинком. Так или иначе сочетая свои возможности, он смог выяснить, что его величество получил тайное послание от маджестика, принял поддержку островов и позволил себе подать некие надежды посреднику из Галатора в отношении возможности своего брака с герцогиней Анной Торнкем. Вы можете снова пригрозить мне казнью, ваше величество, но я исключительно точно и без малейших домыслов повторяю то, что слышал. Вы можете снова приказать казнить дона Эппе, но сказанное им не будет обезврежено топором палача.