– Ваши друзья на редкость… вспыльчивы, – осторожно упрекнул дон Хакобо. – Сперва изволят угрожать, затем не слушают намеков, после мешают исполнить даже то, что в итоге их бы устроило. Убедительно прошу и даже умоляю именем святого Хосе, вы ведь взрослый, состоятельный и набожный человек… гм. Прошу прощения, нэрриха. Выслушайте нас. Задайте вопросы. Обо всем можно уговориться, для того и дана нам богом внятная речь.

– Как же, внятная… Вам что ни дай, все изгадите. Кто в гордыне своей возмечтал выстроить башню не помыслами, а камнями обычными? Кто неба алкал без покаяния и духовной чистоты, за что и был низвергнут? – напевно вопросил Кортэ, с язвительной точностью повторяя тон и особенности речи проповедующего патора Факундо. – Истинно так: лишены речи единой и слуха внемлющего, ибо грешны. И вовек обречены искать общий язык, и вовек не обретут искомое, прозябая в разобщенности и грехе.

– Фундамент веры, пятый камень, – отметил Хакобо, покосившись на Кортэ. – Пребывание в обители изменило вас, дон Кортэ.

– Во-во, важное напомнил, ловко польстил, – кивнул Кортэ и продолжил деловито: – Патор здесь?

– Его преосвященство ждет вас в кабинете её величества.

– Во завернул! Его – вас – её… и без мордобоя аж ломит виски. Ну да ладно, он толковый мужик, – вроде бы одобрительно хмыкнул Кортэ. – Кто б еще решился меня такого – урезонивать, стража вон шарахается. И верно поступает.

Хакобо не ответил, наверняка пытаясь понять, кто именно в оценке нэрриха прав и заслужил одобрения: патор или трусливые стражи. Далее шли молча и быстро.

Патор действительно ждал в кабинете Изабеллы, за её столом, в неудобном кресле с прямой жесткой спинкой. Кортэ шумно вздохнул, поморщился, скручивая себя в узел и понуждая к вежливости, вполне заслуженной тем, кто отважился первым принять гнев разъяренного нэрриха.

Поклонившись и приложившись к перстню, Кортэ сел в предложенное кресло и сам хозяйски указал на свободное место Виону, который сперва замер оруженосцем за правым плечом учителя.

– Ваше преосвященство, я изрядно отхлебнул из чаши гнева и полон горечью, – тихо и ровно сообщил Кортэ. – Я готов многое отринуть и переменить, памятуя заветы Мастера, но прежде желал бы понять хотя бы ради уважения к вам, как все это могло произойти… И что, черт подери, за дерь… Простите. – Кортэ помолчал, прикрыв глаза и стараясь снова отдышаться. – Так, я холоден, как туча с градом. Я спокоен. По порядку… Я отбыл к священным камням, и ведь ничтожных три дня назад в столице было тихо-гладко. И вот удар… Пока я не вскипел и не загромыхал, я желаю видеть королеву.

– Её величеству неможется, – покачал головой патор. – Все именно так, увы. Я не склонен лгать, и тебе это известно.

– Я желаю немедленно видеть Изабеллу Атеррийскую, я вполне спокойно приму то, что она не причесана и по самый свой династический нос укрыта одеялом, – начиная звереть, зашипел Кортэ. – Отговариваться недугом позволено нищим и бродягам. Короли или в уме, или не при делах.

Стало очень тихо, словно гроза и впрямь копилась, а град упреков шуршал в её недрах, готовый обрушиться и смять все разумные доводы, похоронить последние ростки доверия. Тягучая злость висела душно и плотно, но пока что незримо. Патор безмятежно перебирал четки и думал, дон Хакобо костенел от бешенства и поглядывал на дверь и в окно, пытаясь понять: есть ли возможность выдворить злодеев силой? Вион хлопал длинными ресницами, во все глаза глядел на Кортэ и старался запомнить каждое сказанное слово и всякое движение. Сын тумана теперь казался действительно спокойным, сосредоточенным и потому вдвойне опасным, – то есть нечто для себя решившим окончательно. И это решение не исключало самого худшего исхода…

– Кто всею душою ищет путь ко входу, достоин быть принятым, – наконец решил патор.

Он кивнул Хакобо, и доверенный королевы нехотя, медленно прошел к книжным полкам, утопил корешок потрепанного томика. Толкнул дверь и посторонился, пропуская патора. Вторым последовал в тайный ход Вион, третьим – Кортэ. Сын тумана оглянулся, уже на пороге – и едва приметно качнул головой, отрицая право дона Хакобо замыкать шествие. Сам потянул кольцо на тыльной стороне шкафа, восстанавливая тайну коридора.

В спальне её величества было свежо и мрачно. Задернутые шторы удерживали большую часть света, зато распахнутые окна не позволяли копиться духоте и свободно пропускали ветерок из парка.

Королева полулежала, облокотившись на гору подушек, и медленно, редко дышала. Лицо было бледнее штукатурки, золотистые волосы проявляли еще отчетливее нездоровый тон кожи. На табурете рядом с кроватью сидел – и это было уж вовсе невозможно – мирза Абу, как обычно невозмутимый и даже вроде бы прячущий в лукавом прищуре намек на улыбку. В сторону гостей он бросил один короткий взгляд, неодобрительно покачал головой и склонился над столиком, звеня темными склянками, шепча счет капель и рецепт их смешивания.

– Шесть, семь… Кортэ, возьми и выпей, я хочу еще немного пожить, для этого тебе следует успокоиться всерьез, а не для вида. И еще три… Вот так, взболтать, что бесполезно, но вызывает внимание и придает моему делу умный, значительный вид. Еще отсюда капельку, просто для смягчения вкуса, хотя принято не выдавать столь смешных секретов. Но я великий лекарь и я не нуждаюсь в дешевых трюках, мой талант неоспорим.

– Патор покрывает еретика, сидящего наедине с королевой и хвастающегося без меры, – хмыкнул Кортэ, залпом выпил предложенное и упал в кресло. – Да, дожили… Я зол, но я не воюю с больными женщинами. Дайте подумать. Вион, тишину нашептывать уже умеешь?

– Не очень ловко, – смутился младший нэрриха.

– Тогда выйди и встань у двери, во внешних покоях. И старайся изо всех сил, помня об открытом окне, – посоветовал Кортэ. Он дождался, когда дверь без стука прижмется к косяку, а королева, как послушный ребенок, проглотит капли и жалобно поморщится от их горечи. – Я впрямь унялся, не бурлю. Рассуждая трезво, вам троим я могу верить. Королева не позволила бы мне торговаться и быть на «ты», стой она за Басом. Патор не стал бы угрожать