Королева не успела ни обдумать эти слова, ни высказать возражения. Оттесняя Валериана, в шатер пробрался Лало, сутулясь и разгребая полог входа, низкий для его массивной фигуры. Следом шагнул и сразу же опустился на колени Пабло, – и сразу стало весьма тесно. Патор осенил обоих служителей знаком краеугольного камня, даруя благословение в важном деле. Затем свершил охранный знак стены для королевы и наследника, покосился на Абу, оставил все сомнения невысказанными и покинул шатер. Пропустив его, в щель бесшумной тенью скользнул человек герцога, закутанный в плащ. Он прошел, не глядя по сторонам, лишь поклонившись королеве, и замер в глубине шатра, рядом с кормилицей наследника. У входа встали два вестовых и два гвардейца, обычный набор людей.

Сквозь щель неплотно закрытого полога шатер выстуживался все более, по крайней мере, королева старательно себя убеждала: холод зимней ночи и есть единственная причина озноба, безжалостно дерущего спину, сбивающего дыхание.

– Надо время! Чуть, ещё чуть, – шептала Аше, завершая круг знаков.

Вне шатра шелестели шаги, и королева знала: это бывшие чернорясники, ныне гордо именующие себя воинами маари, создают круг. Стоит его замкнуть, впуская в мир колдовство, не одобряемое Башней, но и не осуждаемое явно патором – и охрана наследника даже без Виона сделается надежна. Обязательно так и получится, хотя в эту ночь к шатру может прокрасться через все заслоны непосильный людям противник – нэрриха.

В иное время Изабелла призналась бы себе, что, как истинная последовательница Мастера, она не верит в колдовство… Но честность вдруг сделалась некстати. Куда удобнее отгородиться от страха надеждой на чудо. Пусть не Башней созданное, пусть непонятное, пусть творимое буднично и ничуть не ярко. Иного-то нет…

Маари вдруг шагнула в круг свечного рыжего света, встала рядом, заглянула в глаза Изабеллы так глубоко, что мороз продрал уже не спину – все тело королевы, насквозь. Длинные пальцы Аше, липкие, пахнущие кровью и чем-то еще столь же тошнотворным, мазнули по векам Изабеллы, коснулись её ушей, на миг шапочкой накрыли голову.

– Ещё чуть! – жалобно попросила Аше, глядя вверх, в полог шатра и за него, в неведомое.

Абу молча поклонился и покинул шатер. Королева хотела удержать его, но не успела. Чудо, чужое и неяркое, вдруг расцвело во всей полноте, превратив саму Изабеллу в центр некоей сети, столь сложной и непостижимой, что реальность утратила смысл, отдалилась.

Тошнота накрыла королеву и придавила её, возникло головокружение, сопровождающее падение в бездну. Изабелла впилась обеими руками в мех плаща, застонала, тяжело дыша и приспосабливаясь к новому состоянию.

– Мастер, прости меня, но я вижу то, что вижу, – виновато шепнула королева. – И я не откажусь от дара.

Кровь… светилась! Теплая живая кровь людей – вся, на сколько хватало дальности нового зрения. Багряная и алая, кровь вспыхивала золотыми искрами сердцебиения. Кровь ощущалась без каких-то усилий, естественно. Изабелла, постепенно привыкая к дару, изучала узор крови и узнавала в нем план укреплений, расстановку авангарда и флангов, засад и резервов. Все было точно, горячие угли шатров вмещали множество спящих, тусклых сгустков багряного света. Яркие штрихи бодрствующих дозоров выделялись отчетливо. В авангарде без шума и зычных команд будили людей – и пламя их жизней разгоралось все теплее.

Лишь один участок поля не был таков, каким его изображал план. Кровь особенно бурно пульсировала, двумя кольцами охраны опоясывая шатер королевы Эндэры. Пространство меж колец оставалось бездной, ледяной и мертвой. Как ветки и листья, прячущие ловушку на крупного зверя, падали слова торопливого говора маари, и алость в кольцах пылала все ярче, а бездна таилась все незаметнее. Теперь королева верила в способность Аше создать надежную охрану. Почти верила: ведь именно теперь из тусклой ночи, мерцающей тысячами искр-кровинок, подобных светлякам, приближалось, подкрадывалось нечто серебряное. Это неожиданное, несхожее с иной кровью серебро пульсировало ровно и редко. Прекрасное и яркое, приятное новому зрению – и пугающее очнувшийся рассудок.

– Нэрриха, – сквозь зубы шепнула Изабелла, не сомневаясь в догадке.

– Взрослый, сильный, – откликнулась Аше, золотой огонек её пульса бился быстро и перемещался по кругу, наполняя сиянием его внутренний контур. Голоса маари королева вроде и не слышала, но слова возникали в сознании, узнавались. – Чужой. Еще чуть! Надо еще чуть…

Изабелла прикусила язык, сглотнула соленую слюну, наконец-то обретая холодную уверенность самообладания, пусть и созданную не надеждой, но лишь отчаянием. Нэрриха подкрался слишком близко. Маари не успевала замкнуть круг, знала это – и продолжала свое дело без ошибок, паники или излишней поспешности.

– Приветствую тебя, о сын шепчущего песка, – слова Абу, сказанные им далеко, вне шатра, тоже проникли в сознание помимо слуха. Голос казался обычным для посла Алькема, в тоне несколько нарочито проступала радость и притом звучание оставалось ровным, без намека на замешательство. – Мы не пили вина за общим столом и не слушали пения свирели долгих пять лет, если память моя крепка.

– Память крепка, – насмешливо прошелестел незнакомый голос, сухой и чуть скрипучий, приближающийся с каждым звуком. – Но помолчи, мне недосуг вспоминать прошлое. Я теперь верую в Башню, я узрел свет и познал истину. Ползи прочь, жалкий самовлюбленный червь-еретик. Ползи и тщетно надейся выжить.

– О, тебе до сих пор сладка и желанна тайна моей живучести, – гордо отметил Абу. – Эо, сын штиля, был старше тебя на круг, но я оказался свидетелем его гибели. Я выжил, он – сгинул. Я, смертный червь-еретик, узрел гибель величайшего бессмертия.