Сейчас же на затылок словно легла чья-то тяжелая ладонь. И давила, сгибая, как попавшееся на пути урагана, дерево.
Серафима дернулась, готовая расстаться с кожей намертво примерзших к синей ткани ладоней.
Нет.
Не надо.
Я не хочу!
Ее рвануло назад резко, словно невидимый резиновый канат, удерживающий ее от падения в бездну, наконец-то начал сокращаться.
- Тихо. Тихо, фиахон, - знакомый голос прогнал выморозившую кровь тишину. - Это сон. Плохой сон.
Обруч, стянувший горло, лопнул, выпуская сдавленный всхлип. Серафима посмотрела на совершенно чистые ладони и, закрыв лицо, разрыдалась.
Ее крик вошел в сознание наконечником копья. Планшет еще падал на пол, а он уже подхватил с пахнущей потом и страхом простыни запертую в кошмаре Серафиму. Она рвалась из рук раненым зверем и горькие, как хвойный мед, слезы запивали бледное лицо.
- Тихо. Тихо, фиахон, - сказал он, сжимая ледяное кольцо браслета. - Это сон. Плохой сон.
Серафима дернулась и медленно, будто пьяная, открыла потемневшие от ужаса глаза. Зачем-то поднесла к ним дрожащие руки. Смотрела, словно на чужие, и Аргиту показалось, что прохладная кожа ладоней покрыта бурыми пятнами.
Кровь. Она видела кровь.
И смерть.
А потом Серафима заплакала, прижавшись лбом к его плечу.
Мег плакала так же, когда поняла, что ее родные навсегда остались по ту сторону туманов. Днем - вытирая нос рукавом рубашки, и ночью, накрывшись одеялом. Она пряталась, но Аргит все равно видел.
Мудрая Аирмед сказала, это правильно. Сказала, слезы очистят рану души, и нужно просто быть рядом. Аргит поверил - Аирмед понимала во врачевании детей Миля лучше, чем кто-либо из Туата де Дананн.
Но Серафима не Мег.
Ее волосы черные, как воронье перо, так и норовят выскользнуть. Под остуженной ночным воздухом кожей чувствуются бронзовые нити мышц, а пальцы, вцепившиеся в его футболку, пахнут дымом и яблоневым цветом.
Рыдания стихли внезапно.
Аргит почувствовал, как напряглась спина под его ладонями, замерло дыхание, разжались царапающие грудь пальцы. Страх ушел. Осталась вновь оседающая на дно горечь. Тоска цепкая, как чертополох. Удивление. И что- то новое. Теплое.
- Спасибо, - пробормотала она в футболку.
Он улыбнулся, согревая дыханием растрепанную макушку.
- Пожалуйста.
Она отодвинулась. Медленно, на длину руки. Шмыгнула опухшим носом. Поморщилась, словно раскусила зернышко перца.
- День сегодня какой-то... Странный.
Вздох. И еще один. Глубже.
Нижняя губа на мгновение прячется под верхней. В серых глазах мелькает непривычная растерянность.
- Ты... - она нахмурилась, вспоминая, и вдруг глянула с подозрительным прищуром. - Ты как меня назвал? Только что.
Еще недавно дрожащая спина стала прямой, но не жесткой. Серафима приходила в себя, будто надевала привычную одежду, которая, внезапно осознал Аргит, на самом деле была щитом.
- Аргит?
Он улыбнулся звенящей в ее голосе тетиве нетерпения. Ответил хитро:
- Что?
- Ты меня только что назвал каким-то непонятным словом. Фихон? Что это.
Смех заставил ее свести на переносице брови, поджать губы и нащупать уголок подушки.
- Фиахон, - сказал он прежде, чем та начала движение, - это ворон. Маленький.
Покрасневшие глаза стали круглыми, как монеты.
- Ворон? Маленький? - переспросила она. - Я?
