Аргит бежал ровно - ни один лист не шелохнулся под его ногами.

Он отважен, но даже Бадб дочь Эрнмас не бросит вызов Ловчему в его час.

Поляна в хороводе древних деревьев встретила тугой тишиной и резким духом пролитой крови. Служанка, что принесла весть, смотрела в небо пустыми глазами, а горло ее смеялось, призывая жадную стаю. Рядом же с телом кто-то воткнул половинки древка без наконечника. Аргит узнал копье - он сам сломал его вслед за рукой Руа сына Мидира. Давно. А сейчас Руа, как и Аргит желал назвать женой прекрасную Эйв.

А потом Аргит услышал вой.

Говорят, если долго бежать с тенями, станешь одной из них.

Говорят, нет спасения тому, кто встанет на пути Дикой охоты.

В первый раз в жизни Аргиту сыну Финтина стало страшно.

Темнота рваными клочьями летела со спин гончих.

Липла к коже, уходя в нее, как вода в прибрежный песок.

Он пытался вырваться из черной волны. Петлял загоняемым зайцем. Но всякий раз на краю его ждала безглазая оскаленная морда.

Шепот уже звучал барабанным боем. И вой несущейся своры становился словами.

Наш.

Ты наш.

Наш.

Собрав последние силы, Аргит прыгнул.

И провалился в туман.

Он не помнит, как падал на землю. Тело перекатилось, закаленное суровой наукой девы войны, а когда Аргит поднялся, в окружении прорвавшихся сквозь границу гончих, в руках у него был меч.

Хорошо.

Живым они его не получат.

Байв дочь Эрнмас, учила на совесть. До боли, до крови, до ночей под присмотром мудрой Аирмед. Пока в один из дней он сам не оставил кровавый росчерк на твердом, как щит Лухта, животе.

В тот день она взяла Аргита в свою постель, а потом ушла из его жизни.

Воспоминания о ней долго держали сердце.

Он посмотрел на черную макушку, выглядывающую из-под мягкого пледа.

Игорь говорит: некоторые слова фиахон нельзя повторять, когда находишься среди тех, чьим добрым мнением дорожишь. А Савелий, что более непригодной к хозяйству женщины он не видывал. Она не поет, а руки ее чаще держат горькие дымные палочки, чем иглу.

Но она не бросила его.

И рядом с ней он смеялся.

Ни с одной женщиной племен он столько не смеялся.

Квартира, которую снял Глеб, оказалась однокомнатной хрущевкой в безнадежно спальном районе. Разворошенные мусорные баки, ободранные стены подъезда, ржавые потеки на несвежей побелке и многочисленные послания, оставленные то маркером, то, похоже, гвоздем.

Киен толкнул хлипкую дверь, проваливаясь в остро пахнущее старым жильем нутро коридора. Лампа под дешевым абажуром липа скудный свет на размытые фотообои с березовой рощей. В заставленной мебелью комнате было не продохнуть от пыли, а старые рамы за грязно-зелеными портьерами щедро поили воздух сквозняками.

Но на кухне был электрочайник. И белый лист на столе подарил пароль от Wi-Fi.

Сгрузив продукты в старый холодильник, Киен вытащил из рюкзака любимую чашку.

Первую его вещь. Подарок Зои, который он при первой же возможности уронил, - проверить ее реакцию. Хозяин приказал бы выдрать его за столь небрежное обращение с подарком. Но Зоя только подала новую и выбросила осколки в мусорное ведро. Он вытащил их, когда она отвернулась.

Палец скользнул по невидимому месту раскопа.

Он все же позвонил ей с одного из таксофонов, но телефон молчал.

Ювелиры Туата де Дананн делали украшения, способные доносить до владельца эхо сердца носящего. И даже найти его, если возникала необходимость, - дети иногда убегали в леса. Сейчас Киен многое отдал бы за такое серебро.

Чай горчил несмотря на пять ложек сахара, а у печенья был вкус дубовой коры.

Что же делать?

Ждать?

Не подчиниться?