чувствуя, как встают на затылке волосы, а голова сама склоняется набок, открывая горло.
- Я тебя поняла, - процедила она, вгоняя ногти в ладони.
- Вот и умница. Езжай домой, Гая, отдохни.
Ласковая улыбка не грела.
Наоборот, захотелось заползти в нору и, как домашняя псина, спрятать нос под лапу
Вылетая из тесной, заставленной оборудованием комнаты видеонаблюдения, она чуть не сбила с ног тыняющегося по коридору охранника.
Сердце стучало где-то в горле, запахи обострились и тянуло опуститься на четвереньки. Стряхнуть с себя тесную одежду, почувствовать, как ветер, ласкаясь, чешет шерсть. Бежать, оставляя позади человеческие заботы.
Для волка они не имели никакой ценности.
Боль в ладони бросила в здесь и сейчас. Глядя, как затягивается прокол, Гаяне тряхнула головой и громко, не стесняясь выражений, выругалась.
Лес, взявший в кольцо небольшой коттеджный городок, смотрел на нее желтыми совиными глазами.
Бросив последний взгляд на аккуратный дом, навсегда поглотивший очередную перемолотую в мужских играх женщину, старший инспектор села в машину
Позвонила мужу и, улыбаясь в ответ на его сонное ворчание, достала из кармана Зоин телефон. Пароль - день рождения Глеба - подобрала со второй попытки.
Проверять начальника она не станет.
А вот насчет остальных указаний не было.
Глава 48
Квартира дышала сонной тишиной. Лишь изредка похрапывала водопроводными трубами, да сквозняками посвистывала.
Отчаянно зевая в кулак, Серафима шлепала на кухню. Ламинат холодил даже через ткань носков, а остуженный под натиском декабрьских морозов воздух щекотал голые плечи. Определенно, стоило накинуть рубашку, да и, вообще, не спать в майке. Утром же достанет пижаму. И обогреватель.
На следующем шаге пальцам стало мокро. Помянув всех предков Айна до седьмого колена, Серафима опустила взгляд. Лужа, в которой белел носок, почему-то оказалась темной.
Ударивший в нос резкий металлический запах заставил сглотнуть. Присесть на корточки и аккуратно попробовать жидкость кончиками пальцев.
Кровь. Много.
И цепочка смазанных следов тянется куда-то в темноту, из которой доносится тонкий щенячий визг.
Айн!
Едва не поскользнувшись, она бросилась в дверной проем и застыла, когда на нее обрушились сразу далекий свет фонаря, пробирающий до костей холод и открывшаяся перед глазами аллея.
Узнавание накрыло лавиной.
Серафима всхлипнула, прижимая ладони к губам.
В трех шагах от нее на изрезанном трещинами, нечищенном асфальте виднелся знакомых синий пуховик.
Она пыталась отступить, но в грудину словно вогнали крюк с невидимым тросом. И с каждым шагом в глаза сюрикенами впивались кусочки страшного пазла.
Черные, как у нее, волосы, сбившиеся на виске во влажный колтун.
Отпечатки подошв на синей ткани.
Неестественно вывернутая рука.
Кровь.
И запах.
Она кричала, но звуки умирали где-то в гортани. Слезы падали стеклянными бусинами, разбиваясь о заледеневшее тело под ногами.
Глаз, скрытый огромной гематомой.
Высокий умный лоб в грязно-кровавых разводах.
- Иди попрощайся с братом, - шепнула на похоронах какая-то сердобольная бабушкина подруга.
На негнущихся ногах Серафима подошла к гробу. Люди говорили, что в посмертном гриме Тема получился, как живой. Она не спорила. Тот, кто лежал там, в костюме и новой белой рубашке, под редким одеялом из чахлых февральских гвоздик, не был ее братом.
А целовать незнакомых она не умела.
