мол, в темнице посидят, одумаются. А купец к жене вернулся и долго потом волосы выдернутые отращивал.
- Запрещено нашим законом за нитку эту дергать, - ответил Всеслав. - Темную волшбу нельзя над человеком творить. А кто и решается подчинять, так расплатится дорого после. Боги не люди - видят больше нашего.
- Раз уж увидела она, позволь встать? - протянул Тишка тоненьким голоском.
- Неужто Вёльмы боишься?
- А чего ж не бояться? - шут даже пригнулся. - Силы в ней лихой много. Чуть не подумает и раздавит, рукой махнув.
Я невольно заулыбалась от такой похвалы. Дурак вещий, а все ж видит!
- Тут ты прав, Тиша. Ладно уж, ступай.
- Охохохонюшки! - шут вскочил со стула и кувыркнулся. - Омела - дивный цвет, омела дурманит...
Пропел и укатился кубарем прочь.
- А что это он про омелу все твердит? - нахмурился Всеслав.
- Почем мне знать? - лишь развела руками в ответ.
Какая такая омела? Ни слова про омелу не знаю!
***
Есть в году день, который в Беларде Истоминым зовется. Отмечают его второго дня ревуна-месяца. Сказывают, в день тот вся нечисть, что по земле гуляла, в воду возвращается и нельзя более купаться ни в реках, ни в озерах. А кто и решится, так поплатится - то хворь какую получит, а то и вовсе утопнет.
Повелось с давних пор, что в день этот народ белардский с водой до следующего лета прощается и благодарит за тепло прошедшее. На берегах рек и озер праздники устраивают, через костер прыгают, хороводы водят, пиво хмельное пьют. Весь день и всю ночь гуляют - не велят работать заветы предков.
Вся Трайта многоголосая, казалось, на берега Марвы высыпала. Да и не просто погулять, а помощи и прощения у воды испросить. Знают люди, что война на южных границах идет. Далече пока, да ведь кто поручится, что басурмане до стен стольного града не дойдут? А вода - она всегда заступница. Без нее жизни не будет - ни траве не расти, ни дереву не подняться, ни человеку жажду утолить.
В былые времена вода споры разрешала, выбирала, кто виновен, а кто нет. Нынче обычай этот запрещен князем - пусть, мол, суд решает людской, а не сила природная. Хотя и сказывают, в глухих краях, тех, что у гор притаились, на востоке, до сих пор правого водой иль огнем выбирают.
Не видела я, как раньше Истомин день справляют да сейчас вижу, что нет прежнего веселья в людях. Смеются, пляшут, а в глазах печаль.
Девка одна, моложе меня будет, подошла к самой воде, разулась, подол платья придержала и по колено в Марву вошла. Сняла с косы своей красную ленту, к ней монету серебряную добавила и в реку бросила. Монета та плюхнулась громко и утонула, а лента поплыла прочь из города, по течению быстрой Марвы.
- За что подношение богам отправила, сестрица? - спросила, дождавшись, пока девка на берег выйдет.
- Милый мой с дружиной уехал на юг, - ответила та, быстро обувая озябшие ноги. - Хочу, чтоб невредимым вернулся.
- Вернется, если молиться за него станешь.
- Каждый день на святилище хожу, - ответила она, грустно опуская глаза. Ладная девка - белокурая, голубоглазая, невысокая и стройная. Повезло жениху ее. - Да ты никак чародейка будешь? - спросила, заметив медальон на груди.
- Не чародейка еще, ученица только.
- Может, скажешь, вернется ли мой любимый?
Я только помотала головой.
- К вещунам иди, они расскажут. А мне предсказывать не дано.
- Жалко, - улыбнулась девушка. - Пойду я. Счастливого праздника тебе.
- И тебе, - ответила.
На обеих берегах поставили столы. Костры разожженные все выше и выше вздымались - гудели, пожирая сужие поленья.
Народ толпами высыпал, ожидая князя Мстислава. Уж стемнело совсем, а все не было его никак. Люд не спешил расходиться. Поглядеть на то, как вождь их выйдет и воде подношение сделает, всем хотелось.
Я укуталась плотнее в простую шерстяную шаль. Пока мне и такая сгодится. Дом Предсказаний каждому чародею жалованье платил. Ученикам и тем немного полагалось. Устала уж я нахлебницей в доме Велимира жить - часть монет сразу Хельге отдала, а часть себе припрятала.
- Выйдет ли князь? Может, зря стоим? - спросила я, оглянувшись на Ладимира. Тот за спиной моей стоял.
- Мстислав покажется. Не бросит же свой народ в такой час.
- Князья завсегда народ бросают, - вставил Осьмуша. - В Зарецком вон что ни князь, так все сбежать норовил. Перессорит города меж собой и наутек