Выслушав, Владимир некоторое время молчал, но потом все — таки заговорил:

— Значит, я тогда был прав и вы нелюди. Тройка. Вот, оказывается, кого я должен был найти.

— Люди — нелюди, не важно, в остальном вы правы, — поправила его.

— И что дальше?

— У вас есть выбор, — произнесла Любимова намеренно резко, при этом старательно отводя глаза от собеседника. Вот только во рту почем-то поселилась терпкая горечь. — Существование в виде монстра под замком до конца жизни или мгновенная смерть сейчас.

— Хм. Дайте встать, что ли. А то что-то лежа не думается.

Александр растянул пленку, позволяя ему подняться. Владимир вперил взгляд в стенку и опять замолчал. Потом внезапно хмыкнул. Потрескавшиеся губы растянулись в кривой улыбке. Затем он, вообще, зашелся в хриплом каркающем смехе.

— Выбор, говоришь, — продолжая хохотать, спросил зараженный. — Черт, — мгновенно успокоился он. — И это мне предлагает самая потрясающая женщина в мире? Символично? Не находишь?

Рада против воли вспыхнула.

— У тебя две минуты, — вмешался Александр, показательно постукивая пальцем циферблат часов. — Выбирай, пока можешь.

— Даже так, — протянул капитан и снова замолчал.

Никогда время не летело столь быстро как сегодня. Раде казалось, что она успела и вздохнуть-то только пару раз, а Вольный уже повторял вопрос.

— Останется хоть часть меня? — задумчиво спросил зараженный.

Партнеры молчали.

— Рада, посмотри на меня, — попросил он.

Любимова нехотя подняла глаза и мгновенно утонула в его болезненной нежности.

— Ответь. Я останусь собой?

Горло сжал спазм, но она сумела вытолкнуть из себя короткое:

— Нет.

— Что ж, тогда выбор ясен, — вздохнул он. — Ты поможешь мне?

— Да… конечно.

Что такое любовь?

Рада с легкостью могла ответить на этот вопрос буквально год назад. Тогда она ощущала себя наркоманкой только из-за желания быть рядом, ловила взгляд, радуясь ему словно наивысшему достижению. Жаждала поцелуя, мечтала о близости, сводящей с ума. Но оказалось, что все суждения — ошибка. Ведь ее чувства создали, насильно внедрили в сознание, сделав основополагающей частью души. А саму превратили в осколок, единственное стремление которого, быть целым.

Сейчас, смотря через пленку в воспаленные глаза зараженного, Рада ощущала свободу. От наваждения, в которое превратилась страсть к партнерам, от навязанной ответственности, от силы. А еще на миг, долю секунды она поняла, что значило любить. Просто любить. Без страданий и сумасшествия. Без постоянной готовности умереть.

Привязанность, едва родившаяся, но такая сильная, что колола болью, едва не сбивала с ног. Рада понимала, этот миг — единственное, что у них есть.

Ведь никогда запретная симпатия не перерастет во что-то большее. Потому как сила не дремлет, рвет грудь, выдирая даже память о невозможном. Еще чуть-чуть и она, Рада Любимова, лук тройки защитников вновь превратится в послушное орудие Сущности, чье предназначение — уничтожать зло. Даже если носителем зла является, пусть и на мгновение, бесценный человек.

— Давай я. Я справлюсь, — глухой голос Дарьи оглушал.

О да! Партнеры тоже ощутили, попали под лавину обжигавших чувств. Им так же больно, как и ей.

Ну и пусть! Правильно! Ведь они — часть, такая же часть, как и она.

— Нет, я пообещала ему, — хрипит Рада в ответ. — Я смогу. Сделаю.

Но вот взгляд Владимира меняется, на слабость больше не остается времени. Откуда-то изнутри выплывает то самое Зло. Тварь, практически поработившая сознание капитана. Сколько ударов сердца у нее есть, чтобы попрощаться? Один? Два? Десять? Как долго он сможет противиться воли паразита? Никто не знает.

— Не мешкай, — лицо Свиридова скривилось от боли. — Ну же! Давай! Пока я еще человек!

Появилось привычное ощущение силы в ладонях. Но она ей не понадобится, обычный кинжал — то, что нужно, когда жертва не сопротивляется.

— Саша, пленка. Давай!

Как же ей холодно, кажется, энергия вымораживает кровь.