Месяц солнце провожает,

По цветам один гуляет**.

Конечно, Тор не смог повторить нежный напев материнского голоса, но постарался вложить в свои слова тепло душевное, если, конечно, после всего у него осталась душа. Он убийца, и долгое время его руки не просыхали от крови жертв его бессмысленной мести, если и осталась у него какая-то часть души, она была исковеркана и изломана. Тем не менее, Локи неожиданно замер, притих. Тор слышал, как тихо вздохнул чернокнижник, без возмущения и недовольства, и охотнику даже показалось, что на этом они наконец закончили.

— Это слова колыбельной, — тихо вдогонку объяснил свой странный порыв Одинсон. — Мама пела её мне и брату очень давно. Я почему-то вспомнил её сейчас.

Локи не ответил, замолчал надолго, и Тор последовал его примеру. Эрос тихо поднялся на ноги, спрыгнул на пол и прошёлся по избе. Колдовская чета в постели притихла, закончила свою бесполезную брань и, возможно, поддалась сонным чарам ночи. Кот бесшумно подпрыгнул на лавку, потянулся к подоконнику, подёргал штору когтистой лапой и ловко нырнул под неё, оказавшись на широком подоконнике, где ждал своего момента мешок с золотыми монетами. Эрос удобно устроился и уставился на улицу. За окном сплошным шлейфом падал сухой снег, не было видно даже близлежащих деревьев.

«А ты молодец, Тор Одинсон», — подумал Эрос, вглядываясь в зимнюю вьюгу.

***

Недовольство соратников возрастало, чем ближе они подходили к деревне, возвращаясь в тепло местного паба. Поведение Хеймдалля и его молчание вызывало бурю эмоций со стороны адептов. А впоследствии ещё и яростную сцену женского нетерпения со стороны известной особы, которая дожидалась окончания встречи. Круглосуточно паб не работал, но увесистый мешок серебряных сделал своё дело: приезжим гостям позволили остаться на ночь, обеспечили проход со двора, выпивку и провиант. Хозяин заведения отправил жену и сына спать, а сам устроился в подсобке подремать, уходить в комнату посчитал нецелесообразным: вдруг господам что потребуется.

Адепты вернулись, перебрасываясь хмурыми взглядами меж собой. Хеймдалль, продолжая молчать, налил себе из кувшина сладкого мёда, что оставил заботливый хозяин, и уселся за стол в глубине зала, его примеру последовали и остальные. За этим же столом их в одиночестве дожидалась укутанная в дорогую мантию ведьма. Она сбросила капюшон, лишь когда заметила своих.

— Как всё прошло? — заговорила ведьма, заглядывая в глаза то одному, то другому. — Он мёртв?

Хеймдалль нацедил ещё кружку, с удовольствием опрокинул и взял слово, отвечая на вопрос:

— Он жив, мы не тронули его, и он нас отпустил, — с достоинством поймав ошеломлённый взгляд белокурой девы, он продолжил: — Колдун слишком силён даже для нас. Я увидел его воочию, и мне этого достаточно, чтобы не лезть и дальше на рожон.

Возмущение Сиф было почти физически ощутимым, волей судьбы она безмерно любила адепта, которого разорвал заживо страшный лесной зверь. Многие годы она таилась в тени, её трепетная любовь не была оценена по заслугам, а сейчас и того хуже — потеряна навсегда. Хеймдалль понимал, как она себя чувствовала, но нездорового фанатизма не разделял.

— Ты вообще слышишь себя? — вкрадчиво начала Сиф. — Хочешь прослыть трусом — я тебе это устрою. Ты забыл, что он убил Маркуса? Я здесь, чтобы его смерть была отмщённой, и, если ты напугался, можешь, поджав хвост, убираться отсюда. Я же не отступлюсь.

— Он не отдаст Одинсона никому и ни при каких обстоятельствах, и идти на верную гибель из-за глупости Маркуса я не готов, тем более подвергать других неоправданному риску.

— К чёрту Одинсона, — прошипела Сиф, красивое лицо исказилось, перекосилось от ярости. — Мне нужен колдун, его хладное тело, только так Маркус будет отмщён.

— Воля твоя, — Хеймдалль отвесил ей шутливый поклон. — Если желаешь быть разорвана на части зверями, которые ему служат, я не стану тебя останавливать. Остальные отправятся со мной завтра утром.

— А почему ты решаешь за нас? — нервно потирая руки, спросил Инглинг, сын Карла. — Каждый из нас пришёл мстить, я не согласен с твоей позицией.

Хеймдалль вздохнул, потёр глаза, он не собирался отстаивать свою позицию слишком яростно, каждый решал за себя. Он был уже далеко не молод и многое повидал на своём веку, слепая ярость до добра не доведёт, тому было множество подтверждений. Ставить под сомнение магию молодого колдуна он не станет. Локи дал им единственный шанс уйти, и второго такого может не представиться. Зачем гневить судьбу и испытывать её на прочность?

— Мы взрослые люди, — натянуто улыбнулся адепт. — Считаете необходимым вернуться, сразиться с ним и проиграть — ваше право. Каждый теряет лишь то, что у него есть. Я не намерен оставлять своих детей осиротевшими, а любимую жену — вдовой. Если кто-то из вас хочет остаться, я не стану мешать, а кто захочет последовать моему примеру, на рассвете мы уходим.

***

К утру стихла метель — зимняя царица, заботливо укрывшая избу колдуна от повторного ночного посягательства. Адептам ничего не оставалось, как выждать время и разделиться, каждый пошёл своей дорогой: четверо во главе с Хеймдаллем отправились восвояси, слыша в свой адрес шепотки о трусости, трое во главе с леди Сиф отправились искать отмщения. Настигнуть колдуна в утреннюю пору было их взвешенным за ночь решением, взять избу