они скажут, что Гудмена нашли, и он мертв. Я просто не смогла бы вынести этого. Но затем они сообщили, что он в порядке, живет в Исландии, они отправляют ему деньги с марта, и мы наконец встретимся с ним. Я чуть не умерла. Мы все начали плакать и обнимать друг друга. Я думала, что разорвусь, храня эту тайну от тебя, Жюль. Но мои родители сказали: «Не говори никому!» Прямо как мафия. И я не могла ничего сказать Итану. В смысле, что я рассказываю ему все, с тех пор как мы вместе. Я говорю с ним об очень личных вещах, ты знаешь.

– Ты и Итан, – сказал Гудмен. – Я все еще не могу поверить. Мама написала мне. Черт возьми, Эш, ты не могла найти кого получше? Он мутант, не обижайся. Мне нравится этот парень, но я бы никогда не сделал на него ставку.

– Никому не интересно твое мнение о моей личной жизни, – улыбаясь, но все еще сквозь слезы произнесла Эш.

Затем она повернулась к Жюль и сказала:

– Но я, конечно, не могла рассказать Итану, потому что кто знает, что он подумает. Или сделает.

– Что? – сказала Жюль, – Он до сих пор не знает?

– Нет.

– Ты шутишь? Он твой парень, и вы очень близки, – она пристально смотрела на Эш.

– Я знаю, но не могу рассказать ему. Отец убьет меня.

– Это точно, – сказал Гил Вулф, и все вежливо, неловко засмеялись.

– У Итана совершенно неконтролируемые взгляды на жизнь, – сказала Эш. – Представления о том, что этично, а что нет. Его личный кодекс. Ты когда- нибудь видела его мультик, где президенту Фигляндии объявляют импичмент, а вице-президент – кажется, его звали Штурм – становится президентом и издает указ о его помиловании? И во время подписания указа Штурм превращается в лису? А еще Итан настаивал на том, чтобы пропускать занятия ради работы на кампанию Джимми Картера. Или заботиться о старике Мо Темплтоне, когда мог получить невероятную стажировку на «Луни Тьюнс». И помнишь, когда ему позарез надо было поддерживать связь с Кэти, хотя Дик Пэдди сказал, что мы не должны общаться с ней? Узнай Итан об этом, он мог решить, что должен заявить в полицию, из уважения к Кэти. Доложить о нас. Превратить нас в шайку преступников.

– Когда на самом деле, – сказал Гудмен, – я ничего не сделал Кэти Киплинджер. Она все переврала.

– Мы знаем, – сказала его мама.

Жюль сказала Эш:

– Значит, ты и правда не собираешься рассказывать Итану? Человеку, которого любишь?

Для нее это было поразительно, она не могла этого понять. В последнее время Эш столько рассказывала, как много они с Итаном говорят друг другу, например, каково жить, имея вагину, действительно ли существует коллективное бессознательное, как феминистское общество может выглядеть в реальности, существует ли на самом деле эмпатия и так далее.

– Нет. Только тебе. Ты единственный человек, которому я могу доверять.

Возможно, это значило то же самое, что Кэти Киплинджер сказала Жюль: ты слабая.

– Но ведь рано или поздно придется рассказать? – спросила Жюль.

Эш не ответила, поэтому заговорил ее отец.

– Нет, она не расскажет, – строго сказал он. – Как раз об этом я и говорил.

Момент был настолько напряженным, что Жюль не знала, куда смотреть и что говорить. Гудмен встал из-за стола и сказал:

– Подходящий момент, чтобы отлить.

Он ушел. Сейчас он был куда более крупным, чем когда Жюль видела его в последний раз. Работа строителем, исландское солнце, кружка скира за кружкой, отсутствие секса, привычка иногда играть в азартные игры и бреннивин, известный как «Черная смерть», коктейль из водки и шотов: все это способствовало его превращению в молодого крепкого эмигранта под новым именем, которое сегодня упомянули вскользь, – Джон.

Пока он отсутствовал, остальные Вулфы сели ближе, и Гудрун воспользовалась шансом отойти за сигаретами.

– Послушай, – сказал Гил, выпив пива и внимательно посмотрев на Жюль. – Ситуация очень и очень щекотливая. Ты же это понимаешь?

– Да, – сказала она шепотом.

– Мы можем тебе полностью довериться? – спросил он. Они все внимательно смотрели на нее.

– Да, – сказала она, – конечно, можете.

– Очень хорошо, – сказал Гил. – Дело в том, что мы не хотели, чтобы Эш кому-то рассказывала. То есть вообще никому. Ни тебе. Ни Итану. Последствия могли оказаться настолько ужасными, что даже думать не хочется. Но Эш настаивала, чтобы рассказать хоть кому-то, иначе у нее бы случился нервный срыв. Может показаться, что мы устраиваем мелодраму на пустом месте…

– Ничего я не устраиваю, пап, – вмешалась Эш, и отец повернулся к ней.

– Хорошо, не мелодраму. Но мы все знаем, что ты очень впечатлительная натура, и учитываем это, – казалось, он изо всех сил старался держать себя в руках. Затем он снова обратил свой суровый отцовский взор на Жюль.

– Когда осенью она отправится в Йельский университет, она должна быть в состоянии сосредоточиться, – сказал Гил. – Это все не должно выводить ее