– Они очень хотят, чтобы ты поехала.

– А Итана они пригласили?

– Конечно, – слегка нервно ответила Эш. – Но он не может из-за старика Мо Темплтона. Итан ведь даже отказался от стажировки из-за него, – учитель анимации умирал от эмфиземы в Бронксе, и Итан взялся ухаживать за ним вместо того, чтобы уехать в Лос-Анджелес работать в «Уорнер Бразерс» над «Луни Тьюнс». – Итан не поедет, но ты-то можешь.

– Она меня ни за что не отпустит, – сказала Жюль, имея в виду свою мать. Но затем она вспомнила, что Гудрун Сигурдсдоттир, бывшая вожатая «Лесного духа», живет в Исландии. – Но вообще, – сказала она, – если я все-таки поеду, мы могли бы разыскать Гудрун. Будет так странно увидеть ее на родине.

– Ах да, Гудрун-ткачиха, – вспомнила Эш.

– Она могла бы нам еще порассказать про охваченный пламенем кремень.

– Точно, точно! Господи, Жюль, как ты все это запоминаешь?

Лоис Хэндлер, конечно же, не понравилось приглашение Вулфов.

– Мне просто кажется, что родители Эш могут подумать, что мы бедные, или что-нибудь такое, – сказала она. – А это неправда. Но денег на такую поездку у нас нет. И мне не нравится, что чужие родители будут за тебя платить.

– Мама, это не чужие родители, а родители Эш.

– Я понимаю, душка.

Эллен, бесцельно слонявшаяся по кухне во время этого разговора, взглянула на Жюль и спросила:

– А почему они к тебе так добры?

– В каком смысле?

– Не знаю, – сказала Эллен, – Просто никогда не слышала, чтобы другие семьи так делали.

– Может, я им нравлюсь.

– Может, – откликнулась Эллен. Ей было трудно представить, чем ее сестра могла заинтересовать столь обеспеченную семью.

Жюль и Вулфы улетели в Исландию 18 июля ночным рейсом «Дельты» из аэропорта Кеннеди в Рейкьявик. Салон первого класса был таким же удобным, как и гостиная Вулфов. После ужина Жюль откинула спинку кресла, и они с Эш укутались в мягкие одеяла, почему-то казавшиеся ей исландскими, пусть такие и выдают на всех рейсах «Дельты». Посреди ночи Жюль вдруг проснулась от охватившего ее невыразимого ужаса. Но затем она осмотрелась, и убаюкивающее мурчание салона и свет точечных ламп, освещающих пассажиров, успокоили ее. Эш с матерью спали, но Гил Вулф бодрствовал. Он перебирал бумаги в своем чемоданчике и бросал в темноту за маленьким окошком взгляды, полные, как казалось Жюль, страха и ужаса, вроде тех, что испытала она.

Рейкьявик оказался на удивление чистым, выглядел опрятно и богато.

– Вот уж где нет никакой стагфляции, – удовлетворенно заявил Гил. В свой первый день в попытке привыкнуть к другому часовому поясу вся семья пыталась не ложиться спать как можно дольше, разгуливала по городу, распивала кофе и колу, заедая жареной рыбой из уличных ларьков. Музыка и искусство Исландии тогда еще не вступили в период бурного роста – певице Бьорк на тот момент было всего одиннадцать лет. Да и финансовый кризис исландской экономики находился еще где-то далеко за горами, о нем никто не мог и подумать. Жюль ощущала неуверенность, пока шла вдоль ухоженных улиц торгового квартала. Легкий приступ джетлага, как сказала Бетси Вулф. Но затем вдруг рот Жюль переполнился слюной, а желудок начал издавать странные, неестественные звуки. Жюль едва дошла до огромного старого отеля «Борг». Теперь странность этих удивительных мест стала невыносимой. Рот продолжал наполняться слюной, ноги дрожали, и едва Жюль добралась до своего номера, она подбежала к унитазу, оказавшемуся биде, и выпустила в него струю рвоты. Ее тошнило так долго, что Вулфы вызвали гостиничного доктора, и тот дал ей большую желатиновую пилюлю, которую Жюль почти сунула в рот, но тот остановил ее и доброжелательно, но неловко сказал ей:

– Нет, мисс. Через анальный проход.

Это был суппозиторий.

Большую часть своего первого вечера в Исландии Жюль проспала. Когда же она наконец смогла продрать глаза, ее мучали сильная головная боль, голод и жажда.

– Ау, – позвала она, проверяя голос. – Эш?

Гостиничная комната была пуста, как и соседняя, в которой остановились родители Эш, а сама Жюль не имела понятия даже о том, какое сейчас время суток. Она отдернула оконную занавеску и увидела, что на улице еще светло. Она зашла в ванную и увидела записку, прикрепленную к раковине на видном месте. Написанная на гостиничном листе бумаги округлым девчачьим почерком Эш, она гласила: