стало по-прежнему!..

Она вскочила.

И поняла, что по-прежнему уже ничего не будет.

Неподалеку распростерлось тело с ободранной спиной, взявшейся коричневой коркой, над которой роились мухи. По застывшим багровым потекам бегали мураши и два черно-красных жука-падальщика.

Но человек был еще жив, хоть и не стонал. Голова свернута набок. Шевелились губы, вспухшие синим пузырем. Редкое дыхание приподнимало запавшие межреберья.

Еще дальше валялось то, что осталось от Боли-бошки. А вот у него костей, кроме остова, не оказалось. Ешка поняла, из чего сделан ее бубен. Но не выпустила его из рук.

И вдруг тело издало хрип:

– По-ги…

Ешка поняла: недобиток просит помощи. И еще то, что уйти просто так она не сможет, хотя не чувствует больше ненависти. И покоя прощения тоже. Просто этот полумертвец может еще пригодиться. Для чего? А зачем болотницы заманивают прохожих? Или русалки поют свои песни зазевавшимся людям?

Ешкин живот вновь свело от голода. Но вид запекшейся крови недобитка заставил ноздри брезгливо затрепетать – негоже ей питаться падалью. Ну или почти падалью…

Она легонько стукнула пальцами в бубен, думая о еде… о чистой, живой, здоровой крови, которая потоком хлынет в сухое горло, наполнит теплом…

Бывший насильник шевельнулся, закорячился, поднимаясь.

Ешка подивилась: и откуда в нем жизнь взялась? Или это ее бубен, который отныне нужно беречь, творит чудеса, как в сказке? Шлепнула ладонью по коже и велела: «Приведи сюда… кого-нибудь! Живо!»

Драный насильник так и не смог распрямиться, поплелся куда-то, чуть ли не касаясь руками земли и спотыкаясь. Ешка уверилась: найдет и приведет. И ослушаться не сможет.

Она ушла в тень раскидистой черемухи и уселась ждать своего часа. Время текло, солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь густую листву, истончались и гасли. Иногда Ешка хлопала, забавляясь, ладонью по бубну и знала: по лесу сейчас разнесется нечто вроде неслышного звона, от которого любой вздрогнет и начнет оглядываться, а потом скажет: «Почудилось».

А в лесу ничего не чудится. Просто не всем видится. Или видится и слышится не то, что есть на самом деле. В жаркий полдень обдаст затылок холодом – это русалка рукой дотронулась. Шевельнется густая трава – то не заяц прыгнул, а лесовка охотника заманивает. Или голос ветер принесет – беги прочь, не вздумай отозваться, а не то погибнешь от взгляда лесного Лиха.

В родительском доме Ешка часто допытывалась у тяти: отчего они все такие злые – кикиморы, лесовики, болотницы? Тятя отвечал: чтобы человек не плошал, а умнел. Чтобы знал: он не один на миру и не голова всему. И самое главное не то, что наверху, а то, что снизу – корни.

Но отчего ж нет ни тоски, ни боли, когда вспоминается дом, мама и тятя? Почему так пусто и холодно? Может, у нее теперь и сердце не бьется? Вот и рука, прижатая к груди, ничего не ощущает…

Под черемухой тени уже становились сумерками и входили в Ешку невиданной силой. Уши ловили любой шорох, глаза видели и вокруг, и над, и под, а разум вмещал все мысли народца, оживавшего в корягах и пнях, меж сросшихся стволов деревьев, в их высоких кронах и переливистых струях лесных ключей.

Ешка насторожилась: кто-то брел по лесу. Нес с собой запах дыма и смерти.

Показался недобиток. Один. К спине прилипли мелкие веточки и листья. В волосах, склеенных засохшей кровью, застрял сучок.

Ешка с холодной яростью посмотрела на него. Это почувствовала ближняя нежить, и лес наполнился шорохами: быть пиру!

Раненый из последних сил подошел к черемухе и упал на колени. Повернул голову, подставив шею. Догадливый какой…

Ешка вышла из-под полога листвы. Ослушника, который никого не привел, следовало наказать. Но… откуда дым-то? И запах пропастины?

Ешка тронула бубен. Он отозвался глухим рокотом. Тогда она позволила бывшему насильнику: «Говори…»

Горло недобитка вдруг вздрогнуло, а изо рта вырвались вой, кашель, невразумительные выкрики. Ешка подождала немного, а когда уже потеряла терпение, разобрала:

– Кипчаки!.. Нет никого живого…

Кипчаками когда-то пугали малых. Ей-то какое дело до врагов: князя с его крестовым, кипчаков, норовивших напасть исподтишка, разбойного люда, который берется из разоренных сел или от того, что головы дурны? Но недобиток вымолвил:

– Леса жечь будут…

И повалился на землю.

А из чащи донесся заунывный крик вытьяна. Почуял беду. Как тогда, во время Круга…