– Разберемся, – буркнул Ник и потянулся за сигаретами. Асхан решил, что он не видит, и стрельнул глазами вверх, на финскую антресоль, где Аленка, свесив тонкие ноги, с интересом наблюдала за происходящим. Она покраснела, хмыкнула и спряталась.

– Кажется, вам пора, – сказал Ник.

– Да-да, конечно, – Асхан выскользнул на улицу, – вы обращайтесь, если что!

Никита вышел за ним на крыльцо. Нашел крючок и повесил тяжелый пакет с мясом, облокотился на перила. Чиркнула зажигалка. Легкие втянули горький шершавый дым – единственная слабость, которую он позволял себе после смерти жены. Выл ветер, скрипели и трещали деревья. Так же, как и брус под тяжестью ее тела четыре года назад.

Никита проснулся от настойчивого поскрипывания, голова раскалывалась, во рту словно кошки нагадили, содержимое желудка просилось обратно. Вечер, уже стемнело. Взгляд не сразу сфокусировался на двух качающихся обрубках.

Ник прочистил горло и выкрикнул имя жены. Ругнулся, не отводя взгляда от обрубков, потянулся за сигаретами, но тумбочка, где они обычно лежали, была пуста. «Скрип-скрип», – напомнил о себе звук, голова заныла еще сильней. Наконец Никита смог сфокусироваться. Две белые ноги, покрытые сетью вен, вот что это были за обрубки. Влево. Вправо. Две ноги, над которыми вьется ткань ночной сорочки его жены. А из дверного проема на него смотрели ошарашенные глаза дочери. То был день ее рождения.

Четыре года, как он похоронил эти воспоминания. Целых четыре года, как он перестал корить себя за ее смерть. И вот. Снова.

От порыва ветра зашуршали кроны, в глубине леса застонало. Ник вздрогнул, торопливо затушил сигарету и вернулся в дом.

Хмурое утро спустилось на мыс. Мелкий дождь нетерпеливо барабанил по крыше: тра-та-та. Хлопнула дверь, застонали половицы, где-то далеко, за границей сна, послышался недовольный голос отца. Тим нехотя разлепил глаза. Поднялся и, покачиваясь спросонья, вышел в комнату с камином.

– Не, ну ты представляешь?! А?! – отец пробежал мимо. Высунулся на улицу, покрутил головой и снова грохнул дверью.

– Пап, а нельзя потише? – протянула сверху Аленка.

– Да какой там!

Сестра выглянула с антресоли и покрутила пальцем у виска.

Тим так и стоял посреди гостиной, в футболке и наспех натянутых брюках.

Отец повалился в кресло, его лицо покраснело, волосы растрепались, борода торчала в стороны.

– Мясо украли!

Он стал торопливо одеваться. Молнию заело, и отец остервенело ею задёргал.

– Наверное, этот! Хайям! То-то он говорит мне: пакет на улицу повесь.

Так до конца и не застегнувшись, он выбежал на улицу.

– Ругаться пошел, – констатировала сестра.

Они с Тимом оделись и отправились на завтрак.

В администрации за длинным деревянным столом уже сидел хмурый отец. Появилась Наста с подносом. Она улыбалась, но при этом прятала покрасневшие глаза. Тиму показалось, что ее улыбка была ненастоящей.

Он покосился на папу. Повозил ложкой в противной овсянке. Наконец решился:

– Па-а, на рыбалку пойдем?

Отец сосредоточенно жевал.

– Раньше надо было вставать, – через некоторое время бросил он.

– А шалаш сделаем?

– Не. Дождь на улице.

– А завтра?

– Завтра посмотрим. Сегодня поработать хочу.

Прилипшую к тарелке овсянку Тим так и не осилил.

На улице лениво моросил дождь. С одной стороны к туристической базе шла асфальтированная дорога, а дальше, в глубину мыса, петляла тропинка. Коттеджи располагались на возвышении. По бокам, в низине, росли сосны, и с того места, где стоял Тим, была видна свинцовая вода озера.

Мальчик аккуратно стал спускаться по крутому склону, хватаясь за торчащие из земли корни. Несколько раз поскользнулся, рука покрылась темно-синим соком. Тим присмотрелся и только сейчас увидел, что земля усыпана мелкими темными ягодами на невысоких стелющихся растениях. Что это? Может, ядовитые?

Берег был уже совсем рядом. Из воды торчал жухлый камыш. Тут же на сваях стояло разрушенное временем строение, похоже лодочная станция, рядом лежали скелеты сгнивших лодок. Волны бросались на берег. Со стороны леса с криком поднялась стая ворон. Тим побежал к сваям, вскарабкался на помост.