необходимости он не стал бы выходить из Организма и забираться настолько высоко в чужой опасный мир. Раз он идет куда-то, значит, это ему нужно. Воздух здесь бился точно в истерике от движущихся по бетонным норам существ, Андрей дождался, когда очередной железный червь улетит прочь, и двинулся дальше.

Воздух. Смертоносный воздух проникал теперь через повреждения панциря и разъедал его внутренности содержащейся в нем водой. Этот путь был в одну сторону, но Андрею все еще казалось необходимым и важным пройти его до конца. К тому же, он нес добычу. Перебирая лапками шпалы, Андрей шел против движения воздуха, к источнику сухого тепла и странных запахов, и наконец выбрался на утопавшую во всевозможных излучениях станцию. Она показалась очередным подземным пузырем, слегка вытянутым и вздувшимся под воздействием непобедимых природных сил.

Люди вокруг него забегали, стали падать, кричать, через минуту станция опустела, рядом с ним остались всего трое, в панцирь ударили пули. Одна за другой, пробивая защиту, внутрь забирались капельки горячего металла. Андрей испугался – они грозили повредить добычу, которую он так берег. Он попятился, силясь изобразить на своем лице лицо человека, или руки, глаза, всё по очереди, но свинец продолжал дырявить его панцирь, сея в организме смертельный хаос.

Сил становилось все меньше, Андрей вспомнил, как он отрыгивал добычу в желудок-море, и попробовал вызвать похожий спазм, но ничего не получалось, раз за разом он пробовал, но всякий раз безрезультатно, и тогда он сомкнул свой панцирь в двуслойный неприступный шар. Последнее, что он мог теперь сделать. Умирая, он из последних сил старался спасти человека внутри себя.

Пули жалили его слабеющее тело до тех пор, пока жизнь не ушла из него окончательно. Давление кислотной крови ослабло, его уже не хватало, чтобы питать внутренние органы, оранжевая лужа растекалась по мрамору станции.

Полицейский с пшеничными бровями перезарядил пистолет и боязливой походкой направился к чудовищу. Андрей стал похож на большую свернувшуюся в шар мокрицу с разбитым на осколки бесцветным панцирем. Он умер, двухметровый шар неторопливо распрямлялся. Люди с ужасом всматривались в разворачивающееся перед ними чудовищное тело, внутри которого шевелилось что-то похожее на человека. Один полицейский вскинул пистолет, другой положил на него руку, мол, не надо. Там была Анечка. Она извивалась, пытаясь избавиться от облепившей ее жгучей слизи, потом вытерла рот и закричала.

Мимо ошалевших мужчин к ней подбежала уборщица, помогла выбраться, накинула какую-то куртку и отвела в сторону. За спинами полицейских она начала облизывать девочку своим мясистым фиолетовым языком. Жмурясь от удовольствия, от полузабытого вкуса прилипших к ребенку солянокислых внутренностей. Один из полицейских медленно обернулся и с удивлением вскинул брови.

– Это моя… моя внучка, она пропала… мы вот искали, и… нашлась, – спрятав язык, проговорила уборщица. На ее глазах заблестели слезы, а губы растянулись в зубастой улыбке. – Нашлась, какое счастье, нашлась, представляете, нашлась!

Полицейский рассеянно кивнул и отвернулся. Уборщица прижала к себе девочку и с печальной жадностью посмотрела на аппетитные останки Андрея.

В голове было гулко. Низкий тяжелый звук появлялся в груди, ширился, превращался в писк и рвался, как напряженная струна. Несколько секунд глухой тишины, и снова: гул, писк, обрыв.

Веки норовили опуститься, и мальчик с усилием их разлеплял. С озера полз туман. Густой, с желтыми пятнами, волокнистый, как овечья шерсть, которой отец подбивал кафтан. Туман уже поглотил берег, низкие кусты и взялся за стройные ряды сосен. Над этой грязно-белесой массой переплелись мазки желтого и красного – верхушки деревьев. Вскоре исчезли и они. Мальчик остался наедине со старой покосившейся часовней. Только он и эта развалина. Больше ничего. Весь мир сжался до маленького человека и часовни.

Сквозь низкий дверной проем было видно, как в глубине на дощатом полу сидит его старший брат. Подбородок опущен, руки связаны за спиной. Одна койба с торчащим наружу грязным оленьим мехом слетела с ноги и валялась рядом. Брат поднял голову и уставился перед собой плывущим, будто хмельным, взглядом. Из уголка рта стекала слюна. Мальчик хотел помочь ему развязать веревки, но безвольное тело не слушалось, ноги были ватными, и сил хватало только, чтобы не упасть в сырую траву.

В тумане возник белый силуэт, он бесшумно скользнул внутрь часовни. Дверь захлопнулась. Затрещало пламя, от деревянной постройки потянулась тонкая струйка дыма.

Мальчик сжал висевший на шее амулет – голову ворона, – выточенный братом из кости волка, подстреленного на исходе зимы. Серый повадился спасаться от голода рядом с поселком. Ни у кого не было такого амулета.

За спиной раздался перестук множества косточек и деревяшек, песнь мелких камней, подгоняемых быстрой лесной рекой. Из тумана выступил старик. Мальчик с трудом отвел взгляд от нарастающего пламени, которое охватило ветхую постройку, и скосил глаза так, что можно было разглядеть широкую шляпу, откуда свисали на нитях мелкие костяные амулеты, длинное по щиколотку платье, тоже увешанное костяшками, которые и издавали тот самый мелодичный стук. Лицо старика пряталось в тени полей.

Пламя охватило часовню, и над танцующими языками остался только ветхий крест. Вскоре и он исчез в огне. Усеянная венами темная рука сжалась на