шутник почему-то никак не мог высвободиться, будто то вставал на колени, то падал практически плашмя: баннер горбился, края его колыхались, но он держался, будто приклеенный к асфальту. Приятель пострадавшего все снимал – и, судя по долетавшим обрывкам фраз, отпускал какие-то шуточки. Наконец в середине кучи ткани что-то резко задергалось – кажется, парню удалось встать во весь рост – и горб начал расти и вытягиваться вверх. На метр, полтора… два?

«Давно бы уже разрезал чем-то», – мелькнуло в голове у Киры. И тут же, щелкнув пальцами от осенившей идеи, она полезла в сумку. Ножик! У нее где- то может быть но…

И тут раздался крик.

Долгий, протяжный, истошный – он шел из-под баннера, то приглушаясь, то снова разрывая мерный шорох дождя. Будто верещала сирена автомобиля – ведь не может же человек так безумно и надрывно орать? Кира замерла, во рту у нее пересохло, перед глазами поплыли мутные пятна. Крик становился все громче и громче, перешел в визг на грани лопающихся связок – и вдруг оборвался.

И в ту же секунду опал горб на дороге.

Огонек экрана смартфона скользнул на асфальт.

Снимавший парень громко заорал и бросился к подъезду.

– Эй! – донесся до Киры его вопль. – Откройте!

Парень метался вдоль двери – Кира скорее угадывала, чем видела, что он пытается набрать номер на домофоне, колотит изо всех сил и скребется, – подвывал и визжал.

Мокрая масса баннера на дороге зашевелилась – странно, непривычно, не так, как шевелится что-то под тканью, а именно так, как движется сама ткань: сначала дернулись и подобрались, подвернувшись, края, потом вспучилось что-то в середине – она скатывалась в ком, словно кто-то лепил огромный черный снежок.

Кира стояла, оцепенев, не чувствуя ног, не имея возможности пошевелиться. Все ее сознание в этот момент сконцентрировалось на одном- единственном действии – смотреть. Смотреть на то, как жуткая бесформенная масса на дороге медленно лепит из себя какую-то фигуру – то и дело сминаясь обратно, выпуская то щупальце, то ласту, то огромный, растущий прямо из тела коготь. Как мечется парень, стуча в окна и пытаясь залезь на балкон первого этажа. И как медленно гаснет во всем доме свет.

С последним погасшим окном тварь метнулась к жертве – теперь было ясно, что это не ткань, а что-то живое, чужое и чуждое – раздался еще один вопль, на этот раз короткий, и все стихло.

Кира тоненько пискнула, почувствовав, как трусы и джинсы набрякли мокрым и горячим. Ноги дрогнули, подкосились, и ей пришлось, отшатнувшись, схватиться за мокрую стойку остановки, чтобы не упасть.

Чернота около подъезда зашевелилась и запульсировала, закрутилась и вновь расслабилась, словно выворачиваясь наизнанку, затем плеснула – точь- в-точь как густая краска – и замерла. Над остановкой повисла сосущая тишина – даже капли дождя падали беззвучно и невесомо.

И Кира поняла: существо заметило ее.

Она попятилась, бросив умоляющий взгляд в конец улицы, надеясь, что это все дурной сон – и сейчас, как в кино, появился спасительный автобус, который увезет ее из этого кошмара. Но там лишь тускло мигали горящие через один фонари да клубилось мокрое марево.

От подъезда протянулись длинные щупальца, а потом на пятачок света полувыполз, полувыскользнул черный блестящий ком.

Кира взвизгнула и бросилась прочь.

Она бежала в гаражи, решив, что в лабиринтах переходов и узких щелях будет в большей безопасности, нежели на открытом пространстве. А может быть, и не успев ничего решить на самом деле, и просто последовав интуиции и инстинктам.

Ноги скользили в грязи, сумка била по спине, Кира спотыкалась и оступалась – на ее счастье, у каждого третьего гаража тускло светили лампочки, отражаясь в лужах и хоть чуть-чуть да освещая дорогу. Она понимала, что так же – хоть и чуть-чуть – они освещают и ее, поэтому жалась в тень.

Сзади что-то хлюпало и чавкало – а может быть, это всего лишь эхо разносило ее собственное хлюпанье и чавканье. Кира не решалась оглянуться – боялась увидеть, что ее преследуют и что преследует ее.

Наконец она остановилась между двумя гаражами – наклонившись, упершись руками в колени и тяжело дыша. Прислушалась. Мелкий дождь рассыпал дробь по крышам, но ни шагов, ни других посторонних звуков. Может быть, та картина ей просто привиделась? Может быть, она всего лишь задремала? Стоя, как боевая лошадь? И парни, и та тварь – просто приснились? А она, дура безалаберная, рванула, сломя голову, в гаражи. Теперь еще заблудиться не хватало.

Мокрые волосы слиплись, в носу хлюпало, во рту, наоборот, пересохло, сердце колотилось где-то в горле, гулко отдавая в уши и виски, легкие горели – Кира никогда не умела хорошо бегать.

Она сделала осторожный шаг, потом еще – и выглянула за угол.

Гаражи тянулись унылой чередой – кирпичные, бетонные, обшитые металлом, небрежно покрашенные. На замках каких-то из них висели пластиковые бутылки, на дверях других кисли и растекались под дождем серые листки объявлений, ржавчина на третьих свидетельствовала, что хозяева давно уже их