Её прекрасные глаза наполнились слезами, губы дрожали, и, когда она разрыдалась, было видно, что на самом деле ей уже девяносто.
Я бросилась к ней и обняла её.
– Разумеется, я никому не скажу. Никто не узнает. Это тайна, мы никому не скажем. Обещаю.
Наконец она перестала плакать, высморкалась и подмигнула мне.
– Все эти полицейские – настоящие чурбаны. Они не догадаются, верно? – она заговорщически хихикнула. – Думаю, мне пора отдохнуть. Попроси миссис Би принести мне того великолепного китайского чая.
– Но вам же он не понравился!
– Что ты, понравился, разумеется! Не говори глупости. Вечно ты всё путаешь!
Я со смехом поцеловала её и отправилась на кухню к миссис Би.
Только позднее я осознала, какой груз лежит теперь у меня на плечах. Что же делать?
«Монополия»
Обещание – дело святое, но воровство – это преступление, и данное сестре Монике Джоан слово никому не говорить об украденных ею украшениях висело на мне таким тяжёлым грузом, что я с трудом сосредотачивалась на работе. Стащить несколько пар шёлковых чулок и платков, конечно, нехорошо, но воровство украшений, в том числе крайне ценных – это уже серьёзное дело. Обычно ничто не может нарушить мой сон, но тут я не могла заснуть. Если рассказать обо всём сестре Джулианне, она снова вызовет полицейских, и те опять будут обыскивать комнату сестры Моники Джоан куда более тщательно. Возможно, они найдут что-то ещё – в какой-нибудь коробке или в нижнем ящике прикроватной тумбочки. Против неё наверняка выдвинут более серьёзные обвинения.
Её могут тут же арестовать, невзирая на возраст. Я решила не думать об этом. Надо во что бы то ни стало защитить сестру Монику Джоан. Я никому не скажу об услышанном.
В ту неделю мне особенно тяжело давалась работа с беременными. Их было слишком много, погода стояла чересчур жаркая, а вокруг носилось большое количество детей. Мне хотелось кричать. После окончания приёма мы с Синтией убирались: она отмывала приборы для анализа мочи, я оттирала рабочие поверхности.
– Что-то случилось? – спросила она. – Ты в последнее время сама не своя.
Мне сразу же стало легче. Её низкий голос подействовал как бальзам на мою неспокойную душу.
– Откуда ты знаешь? Так заметно?
– Ну разумеется. По тебе всё видно. Давай, не держи в себе. Что случилось?
Кроме нас, в клинике было ещё две сестры – они разбирали записи.
– Потом расскажу, – прошептала я.
После вечерней молитвы, когда все легли, мы с Синтией уселись в гостиной с остатками пудинга, и я вкратце поведала ей об украшениях.
– Однако! – присвистнула она. – Неудивительно, что ты такая тихая. И что будешь делать?
– Никому из вышестоящих я говорить не собираюсь. Я и с тобой поделилась только потому, что ты заметила.
– Но нельзя же молчать. Расскажи сестре Джулианне.
– Она сообщит в полицию, и сестру Монику Джоан могут арестовать.
– Глупости. Никто её не арестует. Она слишком старая.
– Откуда ты знаешь? Тут всё серьёзно, я же говорю. Это тебе не пару раскрасок стащить.
Синтия немного помолчала.
– Я всё же не думаю, что её арестуют.
– Вот именно, ты ж не знаешь наверняка. Ты можешь ошибаться. Если её арестуют, она умрёт.
В дверь постучали.
– Эй, девушки, как насчёт партии в «Монополию»? Никто вроде не рожает. Все детишки спят. Вы как?
– Входи, Чамми.
Камилла Фортескью-Чолмели-Браун. Потомок династии верховных комиссаров в Индии, окончила престижную школу Реден и завершила образование в швейцарском пансионе. В нашем маленьком кружке Чамми представляла сливки общества. Голос у неё звучал как у какого-то комедийного персонажа, и она была такой высокой, что её вечно высмеивали. Но она отвечала на все шпильки с неизменной доброжелательностью.
Чамми подёргала за ручку.
– Старушки, так дверь-то закрыта! Что у вас там? Тёмные делишки обтяпываете, не иначе!
Синтия рассмеялась и открыла.
– У нас тут есть пудинг. Если хочешь, сходи за блюдцем, а заодно позови Трикси.
Когда она вышла, Синтия повернулась ко мне:
