одним из величайших воинов всех времен.
Здесь кто-нибудь помнит, каким был Рейнар в бою? – Грей обвел взглядом гвардейцев и тихо рассмеялся. – Конечно же нет. Боги, неужели я здесь самый старый? Видимо, да… Рейнар не был таким же диким, как Прайс, и не был беспощадным, как наши друзья – Леон или Уворен. Когда он дрался, каждое его действие, казалось, было направлено не на убийство врага, а на то, чтобы защитить товарищей. Разумеется, он рубил не меньше врагов, чем любой другой на поле боя, но удары его чаще обрушивались не на тех, кто был перед ним, а на тех, кто атаковал его соседей – слева и справа. Много раз, сражаясь по левую руку от него, я оказывался в смертельной опасности, и спасал меня только меч Рейнара. Порой даже ценой ран, полученных им самим. Казалось, он доверял мне. Я не чувствовал с его стороны какой-то особой опеки или чтобы он специально присматривал за мной, отнюдь. Но бывало много случаев, когда мои силы подходили к концу или не хватало мастерства, и тогда Рейнар вовремя приходил на помощь. Должно быть, во время битвы он всегда контролировал мое состояние… Мое и того, кто был от него справа (те легионеры надолго не задерживались). Рейнар казался мне совершенным воплощением воина – человеком, который дерется скорее из любви к товарищам, чем ради славы. Но, чтобы понять это, надо было хорошо узнать его, поскольку вслух он об этом никогда не говорил. Для большинства он был не более чем прославленным воином. Но я надеюсь, что в конце концов хорошо разобрался в нем и что моя оценка оказалась верной.
Во время моей третьей кампании с Рейнаром, сатрианцам удалось захватить один из наших огнеметов с цистерной, полностью заряженной липким огнем. Они отступили в Эсканкистер, и мы последовали за ними, рассчитывая вернуть огнемет до того, как они раскроют секрет липкого огня и начнут делать свой собственный. Главная задача была поручена Рейнару, мне и еще двоим гвардейцам. Мы должны были выйти тайно, глубокой ночью накануне главного штурма, найти огнемет и сломать, чтобы они не смогли использовать его против наших войск.
Мы перелезли через стены города и подкрались к крепости, где предположительно находился огнемет. Со всех сторон крепость была окружена рвом, и внутрь ее можно было проникнуть по одному-единственному мосту. Оказалось, что огнемет они установили именно здесь. Рядом с ним расположилась пара солдат, готовых сжечь любого, кто попытается пересечь мост и войти.
Мы наблюдали за ними какое-то время, понимая, что не успеем добежать, прежде чем они обольют нас липким огнем. И тут один из нас (до того как стать гвардейцем, он был инженером) заметил, что цистерна сильно перегружена.
Сатрианцы закачали туда слишком много воздуха, – пояснил Грей, заметив недоуменный взгляд Роупера. – Он разглядел это по положению насоса. А поскольку внутреннее давление оказалось слишком большим, они не смогут перекрыть поток липкого огня, если откроют его хотя бы раз. А значит, они смогут сделать всего один выстрел, прежде чем цистерна опустеет.
Мы решили вызвать панику, чтобы спровоцировать их на выстрел, после чего дождаться, пока из цистерны не выльется все содержимое. Мы дали им себя увидеть, но, хотя тревога была поднята немедленно, стрелять они так и не стали. Сатрианцы вели себя осторожно, и, как мы ни пытались заставить их выстрелить до того, как сами попадем в огонь, у нас это не получалось. Мы уже слышали, что собирается гарнизон, времени оставалось все меньше. И тогда Рейнар…
Грей вдруг прервал рассказ, нахмурив брови, и тяжело вздохнул. Затем тряхнул головой и продолжил:
– Рейнар протянул мне свой меч, взял с меня слово позаботиться о нем и побежал на мост. Он бежал прямо на огнемет, прекрасно понимая, что ему в любом случае не успеть. И в этот момент они выстрелили.
Грей снова замолк и зачерпнул ложкой похлебку. Потом посмотрел на Роупера и вяло улыбнулся.
– На том мосту Рейнар и закончил свою жизнь. Было так много огня, что мы потом не нашли ни малейшего куска его тела. Только пустые доспехи и перевернутый шлем. Но в мою память навсегда врезалась картина: как он бежит навстречу горящей струе, закрыв лицо руками, будто надеясь защитить себя от жара.
Рейнар сделал это ради нас. Он сделал то, что должен был сделать, потому что не оставалось больше времени. Мы подождали, пока цистерна не опустеет и, как только огонь потух, перешли мост и столкнули огнемет в ров. Мы выполнили задачу и спаслись только благодаря Рейнару, который получил за это свою четвертую награду. Когда он передавал мне меч, я не понял, что он собирается делать, поскольку не увидел в нем ни капли страха. Думаю, в тот момент, когда Рейнар жертвовал своей жизнью, он максимально приблизился к тому идеалу, которого я хочу добиться. Конечно же, трудно представить, что он чувствовал, когда бежал навстречу огню. Возможно, он закрылся руками, потому что испугался. Когда-нибудь я увижу его снова и спрошу об этом. Но до тех пор буду хранить его меч как память о совершенном им подвиге.
Грей вынул свой клинок и, поставив на острие, покачал перед завороженными гвардейцами, дав возможность полюбоваться на травленый сплав. Клинок назывался «Рамней», и он был прекрасен. Длинный, тонкий и более светлый, чем другие клинки из Злого Серебра, которые Роуперу когда-либо доводилось созерцать. Рукоять его была выточена из китового уса и словно светилась в свете угасающего дня. Меч был назван в честь собакоголового ангела божественного отмщения, и то, что Рейнар завещал его Грею, стало актом необыкновенной щедрости. Это был один из знаменитейших клинков страны, он много веков принадлежал Видаррам, передавался строго по наследству, и его жаждали получить собственные сыновья Рейнара. Его даже нельзя было назвать собственностью Рейнара, поскольку оружие такого качества принадлежало всей семье на протяжении всех ее прошлых и будущих поколений. Но в силу обстоятельств смерти Рейнара и его исключительного авторитета, Видарры проявили великодушие и не стали оспаривать права Грея на меч. Рейнар невольно положил начало новой традиции – передавать наследство не от отца к сыну, а от одного выдающегося воина к другому.
