пришлось мягко взять его за плечи, отвести к костру и всунуть в руки миску с горячей едой. Какое-то время Роупер тупо смотрел на густое варево, затем взял ложку и принялся рассеянно зачерпывать и отправлять похлебку в рот.

Черный Лорд оставался в центре всех трудностей похода. Во время марша он не ехал на коне рядом с легионерами. Он шел пешком, натаптывая мозоли и разделяя с солдатами каждую пройденную ими по раскисшей дороге лигу. Он ковылял вместе с ними в темноте безлунной ночи, приближаясь к сатрианскому лагерю. Во время наступления он находился в передних рядах, а во время отхода – сзади, на каждом этапе операции подвергая себя риску больше, чем кто-либо из его людей. Он легко относился к опасности, шутил с окружающими и, казалось, совершенно не думал об угрозе, исходящей от армии сатрианцев. Когда они дошли до лагеря и покатились по нему лавиной, Черный Лорд взобрался наконец на Зефира и ринулся впереди всех своих солдат – хотя не имел ни малейшего понятия о том, что может ожидать их в тумане. Грею и Хелмицу, взявшим на себя ответственность за жизнь лорда, пришлось сильно поднапрячься, чтобы от него не отстать.

Если кто-то из его людей поскальзывался, Черный Лорд не помогал ему встать – как бы тот ни был изнурен. Он просто останавливался и начинал по- доброму шутить – до тех пор, пока падение не начинало казаться упавшему сущей мелочью, а усталость – надуманной. Черный Лорд не нуждался в каких-то особых условиях для себя – даже для ночевки ему не требовались огромные сложные конструкции из парусины, подобные тем, которые возили с собой в походе Нортвикский и Белламус. Спал он прямо под темно-серыми облаками, укрывшись плащом и подложив седло под голову.

Он никогда не обращался к легионерам по званию – только по именам. А имен было так много, что казалось почти чудом, что он знает все наизусть. Секрет, однако, состоял в том, что он заранее планировал любую, даже на первый взгляд спонтанную беседу, и до того, как заговорить во время марша с группой солдат, он подробно расспрашивал о них у их же командиров. Он сам готовил себе еду, собственноручно ухаживал за оружием и умел поддержать бодрое расположение духа – как в себе, так и в окружающих.

Но в таком стиле управления армией таились свои опасности. Иногда его не могли найти среди гущи солдат, и тогда легатам приходилось принимать срочные решения самостоятельно. А иной раз он слишком сильно подвергал себя риску, тем самым подвергая риску всю армию: ведь попади он в руки сатрианцев или нарвись на их часовых – и тогда армию моментально накроет хаос. Порой же он уставал так, что едва мог видеть, не говоря уже о том, чтобы эффективно управлять легионами, но все равно – не перекладывал эту ответственнось ни на кого. Он сам сделал свой выбор. Сам решил, что поведет людей вот так – своим личным примером и без компромиссов…

Немного погодя к костру подошел десяток гвардейцев, закончивших работу. Прайс сел рядом с Роупером по левую руку, а Грей – по правую. Остальные расселись вокруг костра, причем каждый кланялся Роуперу, проходя мимо. Поскольку это была формальность, которую они обязаны были соблюдать и так, усталый Роупер даже не заметил, что отношение к нему изменилось. Слух о том, что он в одиночку на Зефире промчался сквозь лагерь сатрианцев, жестоко убивая всех подряд, разлетелся по легионам мгновенно. Гвардейцы набирали себе похлебки из почерневшего общего котла, висящего над костром на треноге из свежесрубленного дерева, рассаживались в благожелательной тишине и начинали есть.

– Это был триумф, милорд, – сказал Грей, нарушив молчание спустя несколько минут.

Легионеры глухо потопали по траве ногами в знак одобрения.

Роупер оторвал взгляд от миски и слабо улыбнулся. Подбородок его был весь испачкан похлебкой.

– Неужели? – с трудом ответил он.

– Какие ощущения после первой победы, лорд? – спросил Прайс.

Из всех легионеров, сидящих вокруг костра, атлет, казалось, меньше всех пострадал от тягот завершившегося дня. Красивое лицо слегка подпортил шрам, легший на левую щеку, а также синяки и следы от засохшей крови, но Прайс не обращал на это никакого внимания. Неугомонный гвардеец даже не выглядел уставшим.

– Мне понравилось, Прайс, – признался Роупер. – Я знаю, что там погибли тысячи, знаю, что мы потеряли множество прекрасных товарищей, и то, что произошло, даже нельзя назвать полноценной победой, но… я еще никогда не был таким… увлеченным.

Он покачал головой, не в силах сформулировать точнее то, что чувствовал.

– Ради этого мы и живем, – с одобрением ответил Прайс.

– Вы были рождены для этой роли, милорд, – сказал Грей. – Невозможно ничего сказать о человеке, пока не увидишь его в битве. В хасколи было немало одаренных в военном смысле детей, которые оказались не способны выдержать кровопролития, поступив в берьясти. Они избегали драк, ненавидели их за жестокость и были не в состоянии разглядеть за убийствами их абсолютную необходимость и ощутить в себе ту жизненную силу, которую может дать только бой. Ни один из них не мог совладать со своими чувствами в той мере, в какой это необходимо. Любой настоящий воин узнает себе цену лишь после того, как пробует первую битву на вкус. Только тогда, когда на тебя впервые нападают солдаты с мечами, ты обретаешь ключи от особых дверей в своей душе? – тех самых, которые никогда не раскроются иначе, чем во время боя. И только тогда мы узнаем, что кому-то это дано, а кому-то – нет.

– Мирная жизнь скучна. – У Прайса словно развязался язык. – Нет ничего более волнующего, чем схватка один на один. Попробуешь хоть раз – и все остальное начинает казаться…

– Пресным? – спросил кто-то, и Прайс неопределенно пожал плечами.