Мы всего лишь подаем пример тем, кто, возможно, выживет.

– Но ты же все время здесь! – ответила Кетура.

Зигрид одарила ее своей характерной улыбкой – немного сузив глаза и слегка дрогнув уголками рта.

– Я старше тебя. Я уже родила детей, исполнила долг и испытала счастье на несколько жизней вперед. Тебе же это только предстоит.

Кетура приподняла брови.

– Ты достойная жена гвардейца.

Зигрид улыбнулась.

– Разве хорошо быть гвардейцем? Чрезвычайно неблагодарное занятие: никаким авторитетом в мире нельзя заменить полное отсутствие свободы.

– Оно приносит славу, – заметила Кетура, втайне завидовавшая тому исключительному авторитету, которым обладали эти триста человек.

– Это правда, – задумчиво согласилась Зигрид. – Но какие люди могут жить ради славы? Только всем недовольные, полагаю.

Кетура нахмурилась.

– А Грей?

– Он занимается тем же, чем и мы здесь, – ответила Зигрид. – Служит.

Они повернули налево и оказались на нужной улице. Но она была пуста. Только четыре легионера мерзли на баррикаде, в то время как по ту сторону не было никого.

– Там те же тела, что были в прошлый раз, – заметила Зигрид.

Кетура заглянула за баррикаду. Дальше по улице на ложе из пепла лежали шесть трупов, развернутых лицом на восток. На снегу виднелось несколько черных пятен от давно выгоревших костров. Кетура развернулась к охранявшим баррикаду солдатам.

– На этой улице было много смертей?

– Полно?, – признался легионер. – Умирали десятками.

– Когда вы в последний раз видели живых?

– Два дня назад. Какой-то мужчина выложил труп и зашел обратно в дом.

Воцарилась долгая пауза. Зигрид обшаривала взглядом улицу.

– Значит, живых там больше нет, – наконец сказала она. – И тела сжигать больше некому.

– Целая община вымерла, – откликнулась Кетура.

Она смотрела на пустую улицу, слегка приоткрыв рот. Здания покрывал тонкий слой пепла, поднятого ветром на воздух и просыпавшегося над каменными стенами. Несколько деревянных ставней, оставшиеся полуоткрытыми, походили на глаза мертвых людей. В домах не ощущалось ни малейшего движения.

Зигрид посмотрела на Кетуру твердым взглядом.

– Мы уже ничем не сможем им помочь. Пошли, дорогая. – Она протянула руку молодой женщине, и та за нее взялась. – В крепости еще достаточно людей, которым нужна наша помощь.

В другом районе крепости Роупер также патрулировал улицы. В очередной раз за ним неотступно следовал несгибаемый Хелмиц. Роупер взглянул на своего спутника, шагающего упругим шагом. Тому, казалось, было совершенно наплевать на разворачивающееся вокруг них опустошение.

– Что тебе здесь делать, Хелмиц? Иди домой, со мной ничего не случится. Уворен наверняка надеется, что вскоре меня свалит чума. Я не могу допустить, чтобы болезнь унесла еще и тебя. Иди домой.

– Никуда я не пойду, лорд.

– Это приказ, Хелмиц. Уходи!

– Я не понимаю таких приказов, лорд, – ответил Хелмиц весело.

– Ума не приложу, как такой безумец, как ты, мог дожить до своих лет.

– Сам удивляюсь, лорд.

Роупера тронула верность Хелмица, но он не хотел, чтобы на его совесть легла еще одна потерянная жизнь. Особенно так близко. Его великодушие сыграло с ним злую шутку: он все сильней и сильней испытывал чувство вины за то, что продолжал пользоваться преданностью тех, кто был ближе… Несмотря на совершенную им ужасную ошибку.

Трупный дым висел на его плечах свинцовым плащом, заставляя сердце ныть болью. Он никогда не задумывался, почему захотел править. Теперь, оглядываясь назад, он предполагал, что захотел власти, потому что готовился к этому всю жизнь, а еще – оттого что альтернативой стала бы только смерть. Уворен пытался отнять у него власть, и, естественно, ему пришлось сопротивляться. Он никогда об этом не думал всерьез. Но теперь, стоя ночью рядом с баррикадой и наблюдая за тем, как ослабленные дрожащие люди поджигают сложенные в кучи мертвые тела тех, кого они любили; теперь, когда он всматривался в бледные лица солдат, которые были вынуждены обречь своих друзей и знакомых на это безмолвное, бесславное заточение, – он уже не знал, хочет ли на самом деле власти. Но признаться в этом он не мог никому. Ни Кетуре. Ни Грею. А особенно не мог Текоа. По этой дороге можно было идти