заколол возницу. И мы сиганули в это самое озеро. Хорошо, что охранники шли, чтобы загораживать направление, ведущее в лес. Нам вслед латыши открыли огонь, им ответил Захар, который захватил винтовку возницы. Завязалась перестрелка, и это дало возможность всем, кроме Захара, добежать до озера и переплыть его. Берег был настолько вязкий, что даже я еле выбрался на сушу. Помогло лежащее в этом болоте дерево. А вот Циле и Кнуту не повезло – подстрелили их латыши. Утопли мои друзья в этом вонючем болоте. Петрович под градом пуль, цепляясь за это же валяющееся дерево, выбрался на берег и вслед за мной ломанулся в кустарник. Кусты были с шипами, рвали одежду и впивались в кожу, но зато они были густые и укрыли нас от глаз латышских стрелков. Потом была пробежка по бурелому, и наконец мы выбрались на железнодорожную насыпь. Идти к станции было нельзя, вот мы и направились в сторону Петрограда. А тут появился бронепоезд. Мы как его увидели, так и начали махать руками, чтобы машинист нас заметил и остановился. Нужно было предупредить о мятеже батальона латышских стрелков.

После рассказа Сергея я молчал, наверное, целую минуту, переваривая полученную информацию, а затем начал отдавать распоряжения. И первое отдал именно молодому казаку, сказав:

– Сергей, ты помнишь место, где вы вышли из леса на полотно железной дороги? Сможешь оттуда довести меня до озера?

– Так точно, ваше высочество!

Обращаясь уже к командиру бронепоезда, снова пришедшему в штабной бронеотсек, я приказал:

– Павел Александрович, распорядитесь, чтобы станичников проводили до кабины паровоза и машинист доехал до того места, которое укажут казаки. И пошлите кого-нибудь, чтобы передали мой приказ поручику Симонову и прапорщику Хватову, чтобы их подчиненные срочно возвращались в вагоны. При следующей остановке бронепоезда их командам следует быть готовым совершить марш-бросок.

Штабс-капитан козырнул и уже сам начал отдавать команды своим подчиненным. Я дождался, когда казаки, сопровождаемые старшим унтер- офицером, вышли из штабного бронеотсека, и вновь озадачил Овечкина, приказав:

– Павел Александрович, объявляйте тревогу по бронепоезду с пятиминутной готовностью начала открытия огня. Стрелять будем снарядами, начиненными ипритом, поэтому пусть ваши офицеры проследят, чтобы противогазы были под рукой у всех находящихся на бронепоезде. Огонь вести будем не по площадям, а пользуясь корректировкой с наблюдательного пункта, устроенного в пределах видимости хутора «Лосиный остров». Поэтому подготовьте всё для быстрого развёртывания полевой телефонной линии. И подберите грамотного офицера артиллериста, который будет заниматься корректировкой огня.

Я не стал наблюдать за начавшейся после моих слов суетой, а подойдя к смотровой щели, стал всматриваться в окружающий пейзаж. Как будто мог сквозь лесной массив увидеть этот чёртовый хутор и врагов, наверняка готовящихся устроить горячий прием великому князю. Командир батальона латышских стрелков знал, что операция проводится по инициативе и под командованием великого князя. И то, что он обязательно прибудет, чтобы проконтролировать её ход. Он только не знал, что великий князь приедет на бронепоезде и не к обеду, а в девять часов утра. Когда я беседовал со штабс- капитаном Юрисом Озолиньшем, то обещал ему, что обязательно прибуду, но не раньше чем в два-три часа дня. Я действительно тогда так думал, ведь первоначально мне говорили, что, скорее всего бронепоезд прибудет в пять-шесть часов утра. Это уже потом, после отправки телетайпа штабс-капитану Овечкину с приказом поторопиться, мне доложили, что бронепоезд прибудет в два часа ночи. Так что удача за меня, а вот собственные поступки нет. Вот какого чёрта я согласился использовать в операции батальон латышских стрелков? Знал же, что они ненадёжны и являлись одной из опор власти большевиков. Что латыши не меньше финнов мечтали избавиться от российской монархии и обрести независимость. Да флаг им в руки, если бы они вместе с прочими пшеками не раскачивали лодку Российской империи. Сначала при Александре Невском, потом при нашествии Наполеона, затем в октябре 1917 года. Идиоты не понимают, что когда большие дядьки бодаются, то прежде всего думают о своей безопасности и обеспечении предполья. Да и вообще сволочи они, с удовольствием сосут титьку России, а так и норовят нагадить ей в подол.

Размышлял я на отвлечённые, можно сказать, философские темы минут десять, пока бронепоезд не тронулся. Тогда мысль перескочила на конкретную проблему – ликвидацию егерской угрозы. Была егерской, пока я не влез в это дело, а теперь к этому добавились и латышские стрелки. Вот же чёрт – чем глубже влезаешь в дерьмо, тем быстрее оно прибывает. Моё клевание себя продлилось недолго – бронепоезд прополз не более полутора вёрст и остановился. Наступило время исправлять собственные ошибки. Я оторвался от смотровой щели и направился к выходу из штабного броневагона. Но перед этим бросил штабс-капитану:

– Павел Александрович, я у вагона юнкеров буду. Связистов и корректировщика присылайте туда. Перед началом нашей химической атаки я с вами свяжусь по телефону с наблюдательного пункта. Кстати, можете передать артиллеристам, что если они сработают хорошо и будут держать высокий темп огня, то великий князь обещает им награду.

Я действительно собирался выдать каждому отличившемуся по золотому червонцу. Для этого прихватил с собой на операцию два мешочка с империалами. Мой денщик положил их к себе в вещмешок. Доверял я Диме, заслужил он это, надёжный и преданный оказался человек. И что странно для денщика, ещё и любитель повоевать. Не денщик, а лихой казак, ей-богу.

Когда распахнул бронированный люк, взгляд сразу же упёрся в Сергея, он вместе с другим казаком и старшим унтер-офицером уже стояли у лестницы, ведущей к люку броневагона. Быстро спустившись вниз, на щебёночное полотно железной дороги, я спросил:

– Ну что, станичники, нашли место, где вышли к «железке»?