чтоб меня спасти. И спасла. А потом я от них сбежала. А она у них осталась, в тюрьме. Я знала, что ты вернешься.

– Ну-ка, не тарахти, – нахмурился он. – Давай все сначала и поподробнее.

Выслушав ее, он задумался: «Если Ника в тюрьме, ее так просто не отдадут, конечно. Но должен же быть какой-то выход?» И он стал вспоминать все, что Ника рассказывала ему о законах Красной линии.

Ника дремала в лазарете, уткнувшись головой в сгиб локтя. Заскрипела, распахнулась дверь.

– Дубовская, на допрос.

И она пошла, сопровождаемая караульным.

В знакомом кабинете знакомый следователь устало смотрел на нее.

– Вероника Станиславовна, у вас есть последняя возможность одуматься и рассказать нам все честно. Что замышлял ваш отец против товарища Москвина? Кто еще был с ним в сговоре?

– Мой отец всегда был предан делу партии, – тихим голосом отвечала Ника.

– Лучше сознаться, – отеческим голосом увещевал следователь. – Хотя тебе это уже не поможет. Но, по крайней мере, условия содержания будут мягче. Подумай хотя бы о ребенке. От кого, кстати, ребеночек?

– Какое вам дело? – спросила она. – Вы его все равно не знаете. Так, один человек с Китай-города.

– Ай-яй-яй, Вероника Станиславовна. Видно, яблочко от яблони недалеко падает. Каков отец – такова и дочь. Стоило вам оказаться вдали от родины, как пустились во все тяжкие, да? Вот и раскрылась ваша истинная сущность. Но руководство Красной линии гуманно, оно даст вам возможность трудом искупить свою вину.

Яблоко Ника видела только в книге на картинке и не совсем поняла, почему оно должно падать далеко от яблони. Но из всей этой речи уловила одно: ее действительно скоро отправят куда-то. Видимо, в тот самый Берилаг, о котором шептались по ночам друзья отца. «Может, я даже встречу там кого-то из знакомых. Вот только ребенок… Если он родится здоровым, его заберут. Если с отклонениями – тоже заберут. А может, в таких условиях он вообще родится раньше срока, мертвым? Ведь вряд ли там мне обеспечат персонального врача. Подумаю об этом завтра», – упрямо сказала себе Ника, хотя совершенно непонятно было, что могло измениться завтра. Чуда не случилось, судьба ее была предопределена, она была одной из многих, попавших в жернова механизма государственной машины. Правда, всегда оставался выход – самой уйти туда, где не достанет уже никто. «Интересно, – подумала Ника, – стану ли я тогда еще одной неупокоенной душой в туннеле, как Мамочка? А может, как Алика-заступница, буду являться всем с ребенком на руках? Интересно, если помолиться ей, она поможет?»

За дверью послышался какой-то шум. Следователь встрепенулся. Судя по всему, караульный кого-то не пускал. По крайней мере, пытался не пустить. Но дверь вдруг распахнулась от сильного пинка. Ника подняла глаза – и встретила взгляд серых глаз вошедшего, обращенный к ней. Во взгляде читалось бешенство.

Она не сразу узнала Датчанина: вместо чуть вьющихся волос торчала теперь отрастающая щетина. Но когда он сделал привычный жест, словно отводя несуществующую прядь со лба, счастье затопило девушку волной. «Так он жив! Он не ушел никуда». Она и мечтать не смела, что еще раз его увидит. И глядела жадно, торопясь запомнить любимое лицо до малейшей черточки, пока не увели ее обратно в камеру.

– Это что? Не велено. Выйти отсюда, – неуверенно пискнул караульный.

Датчанин и бровью не повел. Следователь сделал знак охраннику, и тот испарился.

– Чем обязаны? – преувеличенно вежливо спросил следователь

– Да вот, узнал, что невесту мою забрали. Ошибочка вышла, наверное.

Он был обманчиво спокоен, но чувствовалось – он как пружина: скажи сейчас хоть что-то поперек – и кто его знает, что этот безбашенный натворит, голыми руками разнесет все вокруг к чертовой матери. Но следователь был умен, на рожон лезть не собирался. Появление сталкера в корне меняло дело – любую ситуацию следовало оборачивать себе на пользу.

Про себя следователь тихо присвистнул. «Ай да Дубовская, умная девка. И впрямь жалко будет, если в тюрьме такая сгниет. Пусть, коли так, еще погуляет на воле – там она больше Красной линии пригодится. Такого сталкера зацепить – да за него я готов отдать с десяток дочерей изменников родины, благо в этом товаре на Красной линии недостатка не было никогда».

Датчанин смотрел на Нику. Под его взглядом она вдруг зябко поежилась и обхватила свой живот, словно защищая. И тут он понял. И она увидела, что он понял. И строптиво вскинула голову.

А его охватило ликование. Он, как полный идиот, радовался, что у него будет ребенок. Даже если с тремя руками и крылом. «Ничего, если так, мы уйдем к мутантам на Филевскую линию, – думал он, – проживем как-нибудь». Впервые за долгое время Сергей Истомин по прозвищу Датчанин был счастлив. Следователь изумленно глядел на него.

Но эти двое не обращали на него внимания. Они глядели друг другу в глаза. Карие глаза Ники встретились с серыми, вопрошающими глазами сталкера.