нашел труп мужика в разодранной химзе, тоже относительно свежий, но весь какой-то одеревенелый и скрюченный. Из предплечья толстая игла торчала. И знаешь, в чем самый ужас? У него руки были обглоданы. А рядом еще один труп лежал – в каком-то тряпье, чуть не шерстью обросший. И тоже скрюченный, но ран на нем не было.

А потом один такой шустрый на меня напал. В тряпье и вонючий. Сильный, как черт, хоть и ниже меня ростом, недомерок какой-то. А у меня еще голова, как на грех, заболела. А может, это он так сделал, что заболела. В общем, еле отбился я – хорошо хоть, Линда помогла. Скрутил его. А он начал что-то бормотать про какого-то главного червя, его родственника. Мол, придет этот червь – или приползет – и мало мне не покажется. Ну, мне недосуг было долго разбираться, убивать я его не стал. А так связанным и оставил. Коли у него черви в родственниках, то пусть они с ним и разбираются. Надо будет – спасут, а коли помрет, родственники, опять же, о нем позаботятся. Так и не знаю, что с ним потом было. Но все это мне жутко не понравилось, и теперь я стараюсь туда не ходить.

Датчанин вспомнил рассказы Ники о дикарях, шастающих по туннелям и поклоняющихся Великому Червю. Кажется, девушка все-таки была права.

– А больше поблизости станций метро нет, кроме открытых станций Филевки, – продолжал Каскадер. – Киевская разве что. И еще Деловой центр, конечно. Мне кажется, там тоже живут – я несколько раз видел по ночам на том берегу вспышки света. Словно бы кто-то там с фонариком пробирается. Но сам туда соваться не рискнул – там на остатках одной из башен птички гнездо свили. Тут, на Кутузовском, вообще много живности. Есть места, где кошаки живут – здоровые и жутко умные. Я даже думаю – не те ли это, что из кошачьего театра сбежали. Помнишь, когда-то был такой клоун, кисок дрессировал – как раз в этих краях? И еще, мне кажется, там дальше, на Рублевке, тоже живут. Может, Лулу оттуда и сбежала – или ее выгнали. А еще тут ходят странные ребята – я однажды столкнулся с ними. Они – поджигатели.

– Как это?

– Ну, они думают, что последняя война – это наказание человеку за то, что вторгался в природу. И монстры – тоже. Мол, если бы не люди с их химией и прочими воздействиями, с их мусором, отравляющим все живое, то не было бы сейчас таких ужасных тварей. Поэтому город наверху надо поскорее сровнять с землей. Чтобы и следа не осталось. А огонь, мол, все очищает. Вот они и устраивают пожары. Иной раз и взрывы устраивают. По мне, так дурью они маются. Но спорить я с ними не решился – они все оружием были увешаны. Спасибо, что меня самого не сожгли. Но завербовать пытались. Я обещал подумать. Я уже прикидывал – не перебраться ли в другое место, но не могу решить, куда. Центр наверняка весь уже добытчиками из метро исхожен, там расстояния между станциями маленькие. А тут, на Кутузовском, еще ходить и ходить. В квартирах полно всего осталось. Но знаешь, я теперь беру только необходимое. Смысла не вижу лишним барахлом нагружаться. Копить мне незачем, а несколько схронов на черный день я уже сделал. Я еще догадался грузовые машины осматривать – иной раз тоже с провизией попадаются. Хочешь, вместе сходим куда-нибудь? Завтра, к примеру. Покажу тебе интересные места.

– Можно, – согласился Датчанин. – А ты уверен, что сможешь завтра ходить?

– Хороший вопрос, – Каскадер ощупал ногу. – Но, думаю, смогу. На мне все как на собаке заживает – а то б давно концы отбросил. А я тебе такое местечко покажу – будешь доволен. Вам ведь там, в метро, лекарства нужны?

– Ты еще спрашиваешь? Позарез.

– Вот и отлично. А я знаю, где их навалом до сих пор. И там не очень опасно.

– Звучит заманчиво. А далеко это?

– Да не, практически рядом. Я уже тебе говорил, есть тут такая улица – Плющиха. Она на отшибе немного, хоть и недалеко от Смоленки. И там аптека есть хорошая. Штука в том, что мы почти до самого места под землей пойдем. В последний момент наверх вылезем. А если нога меня подведет – ты подстрахуешь. Все-таки с напарником иной раз надежнее.

– А не боишься, что опять ногу повредишь, когда потом снова один останешься? А помочь уже некому будет?

Каскадер вздохнул.

– Все может быть. Да ведь от судьбы не уйдешь. Хочешь, оставайся со мной, будем вместе ходить. Знаешь, как много вокруг любопытного? Сколько всяких заброшенных подземных объектов? Целый город. В свое время, видно, немалые деньги были в это вбуханы. А теперь многое обветшало, но кое-что для жилья пригодно. Я хочу еще по Дорогомилово побродить, там, говорят, под землей соляные копи старые.

– Подумаю, – сказал Датчанин. – А зачем тебе все это? Я еще понимаю – еду искать, а так просто по подземельям шариться – какой смысл?

– А никакого. В аренду сдавать помещения не собираюсь. Просто интересно.

– А тебе тут Дорогомиловский дворник не попадался? – брякнул вдруг, сам себе удивляясь, Датчанин. Он вообще-то старался не слушать байки, но кое-что оседало в памяти.

– Дворник? Не, не слышал, – сказал Каскадер. – Это у вас в метро вечно глупости всякие болтают. Я человек здравомыслящий, мне тут не дворников надо бояться. А вот на Большой Дорогомиловской, где деревья разрослись, такие тварюги интересные живут. Полосатые, вроде обезьян. Воркуют – что твои голуби. Только лучше спиной к ним не поворачиваться – когти у них острые, наподобие ножей.

Тут вдруг поодаль послышался тихий стон, и какой-то меховой клубок, который Датчанин сперва принял за остатки чьей-то шкуры, начал разворачиваться.