– А по жизни ты кто?

– Каскадер бывший. Мне перед тем, как все в тартарары полетело, двадцать семь стукнуло. Незадолго до того один случай, когда чуть не убился, на грустные мысли навел. Думал: вот ломаюсь, деньги не особо большие, потом буду весь искалеченный и никому не нужный, и пенсия будет копеечная – если доживу. Подумывал уже профессию менять – годы-то идут, силы не те. Но никак решить не мог – на какую? Все-таки, знаешь, адреналин – это тоже как наркотик. А тут все накрылось медным тазом. И пенсии никакой не будет теперь вообще. Одно радует – ни у кого ее не будет. Хотя некоторые, мне кажется, и после Катастрофы нехило устроились. Слыхал ты эти байки про Невидимых наблюдателей?

– Случалось, – хмыкнул Датчанин, отметив про себя, что Каскадер, скорее всего, успел и в метро пожить – иначе откуда бы он так хорошо разбирался в местном фольклоре.

– И что думаешь об этом? Веришь, что правительство наше в бункере укрылось и ситуацию держит под контролем?

– В бункере-то, может, кто и укрылся. Да только, думаю, если и так, то им не до нас – самим бы выжить. Как по мне, под контролем метро замучаешься держать. Байки все это.

– Да, наверное. Никому мы теперь не нужны. Как говорится, спасение утопающих – их личное дело. Но, с другой стороны, – какие появились возможности! И адреналина хоть отбавляй! И навыки мои пригодились. Теперь хожу по окрестностям, собираю всякие полезные вещи. Потом иной раз у сталкеров ваших вымениваю на что-нибудь, но редко. Есть у меня несколько знакомых, которые умеют держать язык за зубами. Но вообще-то я практически все, что нужно, сам себе могу найти.

– А чего в метро жить не идешь?

– Да ну! У вас там где флагами красными машут, где Адаму Смиту молятся, где – на портреты фюрера. Политика сплошная. Я-то по натуре анархист, но у вас там даже анархисты организованные. А я – анархист-одиночка. Иногда, правда, скучно бывает – поговорить не с кем особо, кроме Линды, а она отвечать не умеет, только слушать. Но при желании людей можно найти – только последнее время не тянет меня к ним что-то.

– Каких людей? Где?

– Ну, раньше в подвалах гостиницы «Украина», которая потом стала «Рэдиссон», народ обретался. Еще бункер есть поблизости от Кутузовского. Там тоже жили. Правда, жаловались, что подтапливает их. Может, уже затопило, не знаю. Люди в тесном помещении, когда долго живут бок о бок, не очень-то приятными становятся. Свел я как-то знакомство и с мутантами с Филевской линии. Вот те как раз – теплые ребята. Может, оттого, что терять им особо нечего. Но сам-то я не мутант, потому мне с ними не всегда уютно было. Хотя я без предрассудков, ты не думай. Просто неловко делается, глядя на них. Потому с ними тоже не ужился. Хотя у меня там даже девушка была. Симпатичная и почти нормальная, только вместо одной кисти была лапа какая-то перепончатая. Как у утки. Но она так ловко управлялась этой своей лапой, что и незаметно было. А личико хорошее. Я ее так и звал – Уточка моя. Уходил в свои походы, а она меня ждала, волновалась, встречала. Знаешь, это важно – чтобы кто-нибудь ждал.

– А потом что? Расстались?

– Да тут, понимаешь, такая вышла история, – помрачнел Каскадер. – Девчонку я одну подобрал на Кутузовском, возле Триумфальной арки. Откуда она там взялась – хрен ее знает. Спрашивал – не сознавалась. Но упакована была по высшему разряду. Химза новенькая. Я такой и не видал. Противогаз, не поверишь, – в стразах. И сама девка красивая. Правда, когда я на нее наткнулся, ей не до смеху было. Ее собаки дикие обступили и уже примеривались завалить. Ну, я, как настоящий рыцарь, спас прекрасную принцессу. Она мне только и сообщила, что зовут ее Лулу. Видно, сбежала от своих. Может, тоже из бункера какого. А может, у них семейное убежище было – я про такие тоже слыхал. И какое-то время мы с ней ходили вместе. Конечно, за всеми этими хлопотами про Уточку-то я и забыл.

– А сейчас твоя принцесса где? – с интересом спросил Датчанин.

– Так ящерица унесла, – сокрушенно сказал Саша. – Прям на глазах у меня из реки выбралась и сцапала. И тут же – обратно. Говорил я ей, дуре, – не лезь вперед, не оглядевшись толком. Так что, скорее всего, где-нибудь на дне Москвы-реки лежат ее белые косточки и противогаз в стразах. Вряд ли ей спастись удалось. Погоревал я, конечно, но что толку? Искать ее смысла не было. Ну, как в себя пришел немного, вспомнил и про Уточку. Прихожу к мутантам, а мне и говорят, что умерла она. Болячка какая-то у нее приключилась. Да и то сказать, эти ребята с Филевской обычно долго не живут. Одна красавица с раздутым зобом шепнула мне, что будто бы в родах она умерла. Но остальные все молчали как партизаны, и я докапываться не стал. Может, там у них сейчас сынок мой подрастает или дочка, только мне даже страшно было бы на это чудо взглянуть, которое от нас с ней могло родиться. Утенок какой-нибудь. К тому же, по жизни мне этакая обуза совсем ни к чему. Если б хоть мать жива осталась. А может, и ребенок тоже умер. Если вообще был ребенок. Кто знает, вдруг та красотка просто так наболтала?

Очень я по Уточке скучал, привык ведь. Вроде не так долго вместе и были – а после ее смерти извелся весь. Может, оттого теперь почти не хожу туда. Теперь только Линда обо мне беспокоится.

Зверюга, услышав свое имя, шумно вздохнула и положила голову на лапы, преданно глядя на хозяина.

– Я всю округу облазил, – продолжал Каскадер. – Доходил по коммуникациям подземным чуть ли не до Триумфальной арки. Но там, на Парке Победы и в окрестностях, какие-то шустрые ребята шастают. Я их вблизи сначала не видел, только запах иной раз чувствовал – противный такой, как от бомжей. Но это не маргиналы, нет. Очень уж быстро передвигаются. Находил я в коллекторах иногда изображение змеи, явно свежей краской нарисованное. А один раз