телефон!

Я смотрю на Джейсона. Я смотрю на него и удивительным образом на миг забываю о птице и говорю: { }.

– Аза, ты меня слышишь? – спрашивает папа, и в его голосе звучит паника. Не просто паника – отчаяние. – ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?

Я нахожу глазами Илай и говорю: { }.

– Прости меня, Аза! – тараторит Илай, вся в слезах. – Прости за все, что я тебе когда-либо сделала!

Она извиняется даже за несуществующие провинности.

Я перевожу взгляд на папу и говорю: {{ }}. Это для него и для мамы.

Папа расплывается и исчезает. Теперь я вижу только свои ресницы и веки, а еще я вижу свой мозг с лабиринтом коридоров внутри; коридоры темные и узкие и продолжают сужаться, и на меня надвигаются книжные шкафы, из которых валятся книги, и на полу скапливаются груды книг с помятыми страницами и исковерканными словами, и я бегу по всем этим коридорам, пытаясь найти выход, прежде чем обрушатся стены.

Мои внутренности складываются, точно я одно большое оригами. Я думала, что умирать будет больно, но боль, которую я испытываю уже целую вечность, теряет всякий смысл, так же как и мои кости. Я делаю вдох и выдох и

Птичка у меня в груди

Птичка у меня в груди

В небе корабли плывут

Последние мгновения перед смертью

Вот мои последние мгновения перед смертью: буря, птица, смятение, холодно не могу говорить не могу сказать им что люблю их не могу

Сколько еще ехать до больницы?

Я вытягиваю шею и пытаюсь заглянуть в переднюю часть салона. За рулем рыжеволосый фельдшер. Он бросает на меня взгляд.

Машина резко сворачивает.

Илай всхлипывает. Джейсон что-то быстро мне говорит. Его дыхание щекочет мне ухо. Я наблюдаю за водителем: машину заносит, и он до упора выкручивает руль.

Мы медленно кружимся посреди заледеневшей дороги. Все кричат – все, кроме меня, потому что я кричать не могу. Я пытаюсь дышать, я пытаюсь удержаться, но у меня не выходит.

Я ускользаю.

Стекла на окнах покрываются льдом, а я лежу на каталке, и рядом со мной мои близкие, и все это уже не имеет значения.

Жизнь и смерть различаются вовсе не так сильно, как я думала. Смерть не похожа на путешествие в другую страну. Скорее она напоминает переселение в другую комнату в доме: тот же самый коридор, те же самые семейные фотографии в рамках, только посередине стеклянная стена.

Я здесь. Но меня здесь нет.

Если это и есть смерть, то я готова. Я как темная материя. Внутри меня целая вселенная, но ученым так и не удалось узнать, что же в ней кроется. Похоже, по большей части я состою из загадок.

Птица у меня в груди начинает свистеть: она поет мне колыбельную.

Машина стоит на льду и никуда не двигается, но сирена и мигалка все еще включены. Фельдшер, которая ехала с нами сзади, спешно вызывает по рации вертолет: «У нас чрезвычайная ситуация…»

Рыжеволосый фельдшер выбегает на улицу и задирает голову.

– Буду сигнализировать, – кричит он, исчезая в снежном вихре.

Я океан, и в моих глубинах плавает гигантский кальмар. В грудной клетке у меня мечется из стороны в сторону и бьет крыльями птица.

– Воспаление легких, – говорит женщина-фельдшер.

– Аза, не надо, – говорит папа. – НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО.

Он запрещает мне умирать, и я хочу его послушаться.

Я смотрю на папу. Я смотрю на себя саму, и уже не так важно, кем я была.

Куда лежит мой путь?

Готовыготовыготовы, говорит птица у меня внутри. А кто-то снаружи ей отвечает: Готовыготовыготовы.

Что-то сильно бьет меня в грудь. Меня? Это все еще я? Тут я понимаю, что происходит: меня реанимируют с помощью дефибриллятора.

– Тебе необязательно умирать, – шепчет Джейсон.

Илай что-то быстро говорит в мобильный телефон.

– Мамочка-приезжай-сюда-как-можно-скорее-приезжай-немедленно-поторопись-я-не-знаю-я-не-знаю-что-случилось-все-очень-плохо!

Из трубки доносится мамин голос. Этот голос я узнаю везде. Она убеждает Илай, что все будет хорошо, и говорит она таким уверенным тоном, что я уже