— Вот у него и спроси, — повторил Джонас.
— Невероятно. — Я откинулся на стуле. — Джонас, просто скажи, сделай милость, где живет твой брат.
Племянник наконец сдался:
— В Лиллехаммере.
— В Лиллехаммере? В Норвегии?
— Да.
— Там, где ваша бабушка?
— Да.
Я покачал головой:
— Впервые об этом слышу. А вы, значит, общаетесь?
— Конечно, общаемся. Мы же братья.
— Так и я ему дядя, но ничего о нем не знаю.
— Он очень занят. — Джонас сглотнул. — Весь в делах. Да еще Марта с детьми.
— Я никогда их не видел. — Я вдруг почувствовал, что накатывают слезы. — А Ханна с ними встречалась?
— Он не привозит их в Ирландию.
— Почему?
— Его не тянет в родные края.
— Но почему? — не отставал я.
Джонас пожал плечами:
— Говорю же, он очень занят.
Я покачал головой.
— Не понимаю, что я ему такого сделал, — сказал я и сам расслышал жалобность своего тона. — Всегда поздравлял его с днем рождения. Я всегда вас обоих поздравлял.
— Не бери в голову, Одран. Ну не хочет он поддерживать старые знакомства.
— Я не просто знакомец. — Рассерженный, я подался вперед. — Я ему, между прочим, родной дядя.
— Чего ты завелся?
— Я не завелся. Только обидно, вот и все.
— Что ж, ты не один такой страдалец.
Я нахмурился. Кого он имеет в виду? Свою мать? А то я не знаю, что Ханна страдает. И что сыновья ее тоже страдают, видя, в каком она состоянии.
— Наверное, я мог бы ему позвонить, — наконец сказал я.
— Ты не знаешь его номер.
— Так дай мне.
— Сначала спрошу у него разрешение.
В глазах Джонаса промелькнуло нечто сродни презрению, и он рассмеялся. Потом вдруг взял мое пиво, сделал добрый глоток и поставил стакан на место, ничего не объяснив и не извинившись.
— Если хочешь, я у него справлюсь, — сказал он. — Раз уж тебе так неймется.
И тут из динамиков зазвучала песня, которую последнее время часто крутили по радио, — мужской голос пел без всякого напряга, но очень проникновенно. Джонас мученически прикрыл глаза, словно в приступе дурноты. Я понимал, каково ему. Он бы не смог ранить меня сильнее, даже если б сдернул со стула, зажал мою голову под мышкой и раз-другой саданул кулаком в лицо. Что я такого сделал своим племянникам, что они так меня презирают? Чем я их так обидел?
— Ладно, не надо. — Я отвернулся. — Как-нибудь в другой раз.
Эйдан.
Я помню, когда родители отчаялись с ним справиться. Ему было одиннадцать, он на пару лет раньше сверстников стал неуправляемым, своими безумными выходками доставляя отцу с матерью массу огорчений. Вот, скажем, случай с мальчиком, который еще недавно был его лучшим другом. Из-за чего-то они сцепились, началась драка, Эйдан выбил приятелю зуб, и Ханна с Кристианом еле-еле умиротворили родителей пострадавшего. Потом Эйдан проколол покрышки на машине священника, который тридцать лет учительствовал в школе и вскоре собирался на пенсию. Из-за этого происшествия бедняга ушел раньше времени. Эйдану дали испытательный срок, и директор пригрозил ему большими неприятностями, если он не изменит своего
