она была одета в джинсы. И проводка у нее не было. Женщина остановилась, не дойдя шагов десяти до Эльсы.
– Здравствуй.
Она казалась такой маленькой. Голос у нее был усталый, но не такой, как обычно. Это была более правильная усталость. От женщины пахло не ментолом и не вином, а шампунем.
– Здравствуйте.
– Я сегодня была на кладбище, – медленно сказала она.
– Не видела вас на похоронах, – ответила Эльса, но женщина виновато помотала головой.
– Я не пришла. Извини. Я… не смогла. Но я… Она проглотила слова. Посмотрела на что-то, что держала в руках.
– Я ездила… на могилу моих мальчиков. Я очень давно там не была.
– Ну и как, помогло?
Губы женщины превратились в ниточку:
– Не знаю.
Эльса кивнула. Лампы на лестнице погасли. Она ждала, пока глаза привыкнут к темноте. Наконец женщина собрала все свои силы, улыбнулась, и кожа у нее вокруг рта разошлась трещинами, но уже не так сильно.
– Как прошли похороны?
Эльса пожала плечами:
– Похороны как похороны. Было дико много народу.
Женщина кивнула, будто к ее голове прикрепили гантелю.
– Иногда бывает трудно разделить свое горе с людьми, которых не знаешь. Но мне кажется… многие очень любили твою… твою бабушку.
Эльса наклонилась так, что волосы закрыли лицо. Женщина почесала шею.
– Это… то есть… это… я понимаю, что это трудно. Осознавать, что твоя бабушка бросила свой дом, чтобы помогать далеким чужим людям… таким, как… таким, как я.
Эльса недоверчиво фыркнула – женщина словно прочитала ее мысли. И Эльсе это совсем не понравилось. К тому же «это» и «то есть» – слова- паразиты. Женщина явно была смущена.
– Я… понимаешь… я… извини. Это называется «проблема вагонетки». То есть это проходят… по этике… в университете. Это… вроде… спора о том, можно ли принести в жертву одного человека, чтобы спасти многих других.
Эльсе хотелось что-то сказать, но она не знала что. Женщина виновато кивала.
– Об этом наверняка написано в «Википедии».
Эльса пожала плечами. Женщина разом сникла.
– Ты на что-то сердишься, – сказала она.
Эльса хмыкнула, прикидывая, на что она сердится больше всего. Список немаленький.
– К вам это не относится. Я злюсь на эту мымру Бритт-Мари, – наконец сказала она.
– Понимаю.
Правда, Эльса была не уверена, что это так.
– Бритт-Мари – адская мымра! И между прочим, это заразно. Если долго находиться поблизости, можно подхватить мымровирус и тоже превратиться в мымру!
Женщина снова посмотрела на то, что держала в руках, и слегка об это постучала.
– Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя[4].
– Что? – удивилась Эльса, хотя ей нравилось, что женщина разговаривает с ней как со взрослой. Такое приятно любому ребенку.
– Извини, это… это Ницше, – смущенно сказала женщина, почесав шею. – Немецкий философ. Я… ох, я наверняка неточно цитирую. Думаю, это значит, что если ты ненавидишь кого-то, то рискуешь превратиться в того, кого ненавидишь.
Эльса пожала плечами чуть ли не до ушей.
– Бабушка говорила: «Не тронь дерьмо, вонять не будет!»
Эльса впервые слышала, как женщина в черной юбке смеется. Впрочем, сегодня она была одета в джинсы.
– Да, наверное, это более точное выражение.
А что, смех был ей очень даже к лицу. Женщина сделала два шага к Эльсе и потянулась через всю лестничную клетку, чтобы передать ей конверт, который держала в руках, но при этом не подходить слишком близко. И ее слова снова провалились в темную яму.
– Оно лежало на… лежало на… на могиле моих мальчиков. Не знаю… не знаю, кто его туда положил. Но твоя бабушка… по-моему, она, догадывалась,