– Да мы просто подогреем еду, когда они придут, твою мать!
– Если я буду знать, во сколько они придут, я прослежу за тем, чтобы картошка к их приходу была горячей.
– Нет-нет-нет! Тогда сядем за стол, когда все соберутся, если уж это так важно!
– А когда все соберутся?
– Твою мать! Бритт-Мари, ты же знаешь, какие они, эти дети. Они могут прийти в шесть, а могут в половине девятого!
Бритт-Мари молчала несколько напряженных секунд. Затем глубоко вздохнула и произнесла так твердо, как произносят, когда внутри все плачет:
– Кент, мы не можем садиться за стол в половине девятого.
– Да знаю! Но дети могут поесть, когда придут!
– А когда они придут?
–
– Если мы сядем за стол в шесть, то в четверть седьмого будем есть и Пернилла придет в самый разгар ужина, – сказала Бритт-Мари так, будто в это время помогала Кенту завязать галстук.
– Без тебя знаю! – рявкнул Кент, как рявкнул бы на его месте мужчина, которому помогают завязать галстук.
– Необязательно повышать голос, – сказала Бритт-Мари, в свою очередь повысив голос.
– Где, твою мать, запонки? – спросил Кент, выйдя из ванной с наполовину завязанным галстуком.
– Во втором ящике комода.
– Разве они лежали не в первом?
– Они всегда лежали во втором.
Эльса так и стояла на лестнице. Разумеется, она не подслушивала. Рядом с входной дверью в прихожей у Кента и Бритт-Мари висело большое зеркало. В него было видно, как Бритт-Мари аккуратно загибает Кенту воротник рубашки поверх галстука. Осторожно чистит его пиджак.
– Когда придешь? – робко спросила она.
– Трудно сказать, ты же знаешь этих немцев. Не жди меня, – уклончиво ответил Кент и поспешил к двери.
– Кинь рубашку в стиральную машинку, когда вернешься. Пожалуйста, – просила Бритт-Мари, семеня за ним следом и сдувая пылинки с его брюк, как делает женщина, которая все равно будет ждать до последнего.
Кент посмотрел на часы так, как смотрит мужчина, у которого очень дорогие часы. Эльса знает, потому что Кент говорил маме, что его часы стоят больше, чем вся ее «КИА».
– В стиральную машинку, Кент, милый! Как только придешь! – кричала ему вдогонку Бритт-Мари.
Кент молча вышел на лестницу и увидел Эльсу. Ему и в голову не пришло, что Эльса подслушивала, но он ей совершенно не обрадовался.
– Йоу! – ухмыльнулся Кент. Так говорят взрослые, которые думают, будто знают язык детей.
Эльса не отвечала. Она не говорит на таком языке. У Кента зазвонил телефон. Новый телефон. Кажется, Кенту очень хотелось рассказать, сколько он стоит.
– Звонят из Германии! – сообщил Кент и в ту же секунду вспомнил, что Эльса была непосредственным участником вчерашнего инцидента на лестничной клетке, который привел к гибели его прежнего телефона.
Кроме того, он явно помнил про яд и про то, во сколько он ему обошелся. Эльса встряхнула плечами, словно провоцируя противника на боксерском ринге. Кент заорал в динамик своего нового телефона «Yez Klaus!» и поспешил вниз, мрачно нахмурив брови.
Шагнув в сторону лестницы, Эльса остановилась в дверях. В зеркале отразилась ванная комната. Бритт-Мари аккуратно смотала шнур от Кентовой электробритвы и положила ее в третий ящик.
Вышла в прихожую. Увидев Эльсу, сложила руки в замок.
– Так-так, – сказала Бритт-Мари.
– Я не подслушивала! – оправдывалась Эльса.
Бритт-Мари поправила одежду на вешалках и заботливо отряхнула куртки и пальто Кента. Эльса сунула пальцы в карманы джинсов и пробормотала:
– Спасибо.
Бритт-Мари удивленно подняла глаза:
– За что?
Эльса устало вздохнула – так вздыхает почти восьмилетний ребенок, которому приходится благодарить дважды.
– Как за что! За то, что вы не сказали полиции про… – Эльса очень не хотела говорить «ворса».
