– Да уж.

– Там прикасаются друг к другу, нет ли?

– Где?

– На том-то свете… В Царствии Небесном.

– Да я откуда знаю?… Не бывал. Чем там касаться?… Руки вон с телом вместе закопали.

Сидим. Молчим.

Мышка прошмыгнула между моими валенками, под кровать юркнула. Оба мы её заметили.

– Кошку надо завести, – говорит Гриша. – Был кот, вконец обленился, пустил его на приманку.

– На соболя? – спрашиваю.

– Соболь и есть его не стал бы, – отвечает Гриша. – Так… Мыши уж спать к нему, под косматое брюхо, ложились… чтобы погреться. С ними развалится… как мать кормящая… засранец. В друзьях ходили – не шугал их. Плачут теперь об нём, наверное.

Сидим. Молчим.

– Непредставимо это, – говорю.

– Чё? – спрашивает Гриша.

– Да я про тело и про душу.

– А-а, – говорит Гриша.

– Был же Один, оживший в теле.

– Зомби?

– Да нет.

– А-а, Лазарь-то?

– Лазарь ожил и снова после умер… Тот, Который смертию смерть поправ… Альфа и Омега, Начало и Конец.

– А-а, – говорит Гриша. – Ещё хочешь если выпить, есть у меня, запасена на всякий случай. Поеду в город, прикуплю.

– Нет, – говорю, – хватит.

– Мне-то не жалко.

– Нет, не буду.

Совсем уже на улице стемняло. Как ночь. В окне, сидим, чётко отражаемся; там, в отражении, изба такая же, и лампочка сияет в ней – чудно: на том как будто свете – на нас сюда глядим оттуда.

Потянулся Гриша и задвинул, не вставая, занавеску.

Прошёл мимо дома кто-то. Полаяли на него собаки.

– Вот на медведя так же лают… как на человека, – говорит Гриша.

– Ну, – говорю. – Как на медведя. Дядя мой, Иван Дмитриевич, – говорю, вспомнив, – к медведю в берлогу врывался. Пожалуй, что – не трезвый.

– Слышал, – говорит Гриша. – Дядька твой, другой, рассказывал. Мы как-то осень с ним охотились. Ох, и хитрушшый.

– А-а, дядя Петя. Они вместе. Только уж тот, Петро, снаружи оставался, стоял с заряженным ружьём и со взведёнными курками.

– У-у, – говорит Гриша. – Рысковый, видно, был мужик.

– За языком ходил, служил в разведке, – говорю. – Полный Кавалер Славы. Был. Царство Небесное.

Об этом, ещё о том да о другом поговорили. И дядю Петю Шадрина не раз ещё упомянули. И об охоте, о рыбалке. Но обо всём не пересудишь – всё время требует. А время – не хлеб – между всеми, всем ли не поделишь.

Стал домой я собираться.

– Пора, – говорю.

– Сиди, – говорит Гриша. – Чё тебе там, дома, делать?

– Ушёл, – говорю, – и дверь не заложил.

– Да кто там чё… Чайку попьём вон.

– Нет, – говорю. – Пойду. Протопить надо, а то ночью замёрзну… Чаю попью – не усну после – действует.

– У меня с травами, – говорит Гриша, – и с шипнягом… со цветом, с ягодами… пользительно.

– Нет, – говорю, – спасибо.

– Ну, как знашь, – говорит Гриша. И говорит: – А я на пенсию собрался.

– А что так рано, почему?

– У нас же так, как на военке: год за два.

– Ах да, в пожарке-то, и точно.