Последний куплет она знала лучше по-английски. Услышав, как Филлис снижает и темп и голос, Нора ощутила прилив уверенности, придвинулась ближе и на последних двух строчках постаралась слиться с нею, она пела тихо, но сильно, и ее голос перекрыл голос Филлис. Она не осмеливалась посмотреть в угол, но те, кто сидел прямо перед ней, слушали внимательно, почти напряженно.

В аплодисментах было больше облегчения, чем похвалы, и Нора поклялась впредь никогда не делать ничего подобного. Она гневно глянула в угол, где, к восторгу друзей, один из сидевших передразнивал безнадежно сорвавшееся сопрано.

Когда бару пришло время закрываться и были сделаны последние заказы, Филлис настояла на том, чтобы проставить выпивку Тому Дарси, его товарищам и Норе. Том не позволял ей заплатить и дошел до того, что выхватил у нее деньги, но она в конечном счете победила. В ожидании очередного стакана бренди с содовой Филлис маханула тот, что стоял перед Норой. Та усомнилась, что подруге можно садиться за руль. Филлис же явно была не прочь продолжить концерт. Нора твердо решила, что ни в коем случае не даст ей этого сделать.

В машине, когда они наконец попрощались со всеми, Нора поняла, что Филлис пьяна до той степени, когда человек начинает изображать трезвого. Филлис сосредоточенно развернула автомобиль и поехала, действия ее были вполне четкие, вот только фары она так и не включила. Нора сообщила ей об этом, но тут выяснилось, что Филлис забыла, как их включать. В конце концов вспомнила, и Нора подумала, что если до города поддерживать внимание Филлис беседой, то, может, та и не заснет прямо за рулем.

До перекрестка у Касл-Эллис Филлис раз сто повторила, как ей понравился Том Дарси, какой он джентльмен, и до чего же хорош паб “Этчингем”, и что им с Нэнси не оказали никакого гостеприимства после викторины в Монаджире. Она надеялась, что муж ее, Дик, когда закончится сезон викторин, заедет как-нибудь в субботу в “Этчингем”, и будет здорово, если Нора поедет с ними. Когда она повторила это в третий раз, Нора увидела, что Филлис, не обращая внимания на движение, намеревается пересечь шоссе, ведущее от Гори к Уэксфорду. Она не знала, как заставить Филлис следить за дорогой, как вынудить ее ехать помедленнее.

Они благополучно выбрались на узкую дорогу, которая вела через Баллах от Касл-Эллис до Финкоуга, и Нора затянула “Колыбельную” Брамса. Она понизила голос, чтобы Филлис подтягивала в лад, но вела сама. Они исполнили по-английски два куплета.

– У вас без малого контральто, – заметила Филлис.

– Нет, у меня сопрано, – сказала Нора.

– Нет-нет, сейчас меццо, но граничит с контральто. Голос у вас куда ниже, чем у меня.

– Я всегда была сопрано. И мать была сопрано.

– Со временем голос меняется, становится глубже.

– Я не пела уже много лет.

– Вот он и менялся, пока вы молчали, и если немного поупражняться, у вас будет замечательный, очень необычный голос.

– Не знаю.

– В Уэксфорде иногда устраивают прослушивание для набора в хор. Он там чудесный. Обычно мы поем мессу.

– Вряд ли я найду время.

– Короче, я расскажу им о вас, а там посмотрим. А в общество “Граммофон” не хотите? Мы собираемся по четвергам в Мерфи-Флуд. У нас много пластинок.

Нора не стала говорить, что у нее самой никаких пластинок нет, а старым проигрывателем пользуются только дети, слушают одни шлягеры. Филлис снова затянула “Колыбельную”, на сей раз медленнее и давая Норе возможность подстроиться, а последнюю ноту каждой строки держала столько, сколько Нора могла подпевать.

Они пели до самого Эннискорти, и Филлис продолжила мычать, даже когда поехала через город. Каким-то образом пение отрезвило ее, помогло сосредоточиться на дороге, и Филлис, руля по узким улочкам, безукоризненно изображала трезвую женщину, которая подвозит подругу домой. Будучи доставлена к самой двери, Нора вышла из машины, поблагодарила Филлис и сказала, что тоже надеется на скорую встречу.

В первое утро, встреченное в доме-фургоне, который Нора сняла на две недели в Карракло, ей пришлось разбудить Донала с Конором и сказать, что у них полчаса на подъем – затем она поднимет кровати и установит между сиденьями стол. В другом конце маленького фургона, где спала сама Нора с Фионой и Айной, она разложила все для завтрака и пошла в магазин за хлебом, молоком и утренней газетой. Когда она вернулась, мальчики продолжали спать. Они не желали вставать, что бы Нора ни говорила, и в итоге она пригрозила сорвать с них одеяла и все равно поставить стол, а они пусть лежат. И через несколько минут Конор был уже весел и бодр, но Донал за завтраком не произнес ни слова; он нашел газету и упоенно, не разбирая, что ест, читал о высадке экспедиции на Луну.

Потом он снова улегся на подушки и уставился в потолок. Чуть погодя достал фотоаппарат и принялся наводить на все подряд, тщательно настраивая фокус и щурясь, зачастую выбирая предметы мелкие и ничтожные. Казалось, он размышлял, но Нора подумала, что он в придачу еще и хочет ей досадить.

Она знала, что его волнуют две вещи. Во-первых, уйдут ли они на пляж, чтобы он остался в фургоне один; Донал посматривал, готовятся ли они к