Когда пришли Джим с Маргарет и появились мальчики, стало легче. Маргарет не интересовала одежда, и она просто радовалась, что Фиона благополучно вернулась домой. Потом Уна ушла, Маргарет в передней комнате болтала с Доналом, а Джим и Айна разговорились о полуострове Дингл[21], о семьях, с которыми Айна познакомилась в Баллиферитере и Данкуине. Иных представителей старшего поколения Джим хорошо помнил. Нора замечала проблески узнавания Керри.

в его глазах, когда упоминалось то или иное название или имя. Джиму перевалило за шестьдесят, он был на пятнадцать лет старше Мориса. Он проработал на одном месте едва ли не всю жизнь. Во время войны за независимость[22] Джим был связным, а в годы гражданской[23] – интернирован. Нора полагала, что те бурные годы, завершившиеся летом, проведенным на полуострове Дингл, кажутся ему сейчас далеким прошлым. Она не знала большего консерватора, чем Джим. С момента их знакомства он совершенно не изменился.

Маргарет работала в совете графства и зарабатывала больше Джима, а нуждалась даже в меньшем. Оплачивать обучение Айны и снабжать Фиону и мальчиков деньгами на карманные расходы ей нравилось – так она участвовала в их жизни и определяла виды на будущее. Нора слушала, как Фиона расписывает дяде и тете лондонские достопримечательности, ее веселило, что дочь ни словом не обмолвилась о субботних ярмарках и магазинах дешевой одежды. Фиона побывала на шекспировской постановке, по ходу которой актеры сидели в зрительном зале и вскакивали в самые неожиданные моменты.

– Откуда т-ты знаешь, что это актеры? – спросил Донал.

– Как раз собиралась спросить о том же, – поддакнула Маргарет.

– Они были в костюмах и знали роли, – ответила Фиона. – Но когда они поднимались, все потрясенно смотрели на них.

– Что ж, надеюсь, это не войдет в моду, – сказала Маргарет. – Иначе и не поймешь, где находишься. Рядом может сидеть “Бык” Маккейб[24].

– Нет, это совсем новый спектакль и идет только в Лондоне, – сказала Фиона.

Потом обсудили дополнительные уроки латыни для Айны, и Маргарет настаивала, чтобы та брала побольше уроков на Рождество и Пасху, чтобы уж наверняка сдать экзамен. Затем переключились на фотоаппараты: где Доналу лучше всего покупать и обрабатывать пленку.

– Можешь составить конкуренцию Пэт Крейн и Шону Карти, которые снимают церковные таинства, конфирмации, – предложил Джим. – Дай в “Эхо” рекламу, объяви цену вдвое ниже.

– Или снимай в цвете, – предложила Фиона.

– Я н-не люблю цвет, – угрюмо буркнул Донал.

– Он любит только черно-белые фото, – сказала Маргарет.

Никто не спросил у Норы про Гибни, даже вскользь не помянул ее работу. Правда, и о работе Джима и Маргарет никто не вспомнил. Все разговоры вертелись вокруг четверых детей, их будущего. Дядя с тетей ловили каждое их слово, обдумывали, комментировали. Конор пожаловался, что у него плохая теннисная ракетка, у товарища лучше, и к его сетованиям отнеслись серьезно и с сочувствием. Поговорили, не опасно ли Фионе с подругами ездить в Дублин автостопом, а после – о ценах на железнодорожные билеты выходного дня и стоимости поездки в автобусе.

К концу вечера Норе казалось, что она узнала о своих детях больше, чем за несколько месяцев. Джим и Маргарет постарались, чтобы не повисала гнетущая тишина, и все разговоры текли естественно, касаясь детей поочередно. Но о том, что Донал и Конор оставались дома одни, когда Нора бывала на службе, а они не ходили в теннисный клуб, речи не заводили, как и о мисс Кавана, которая обращалась с ней презрительно, как с самыми ничтожными конторскими работницами. Вечер получился обыкновенный, впервые за долгое время, и Нора, засыпая, была благодарна за это, почти.

В понедельник Элизабет была чрезвычайно занята – игнорировала звонки Роджера, одновременно с острейшим нетерпением их ожидая. Она дважды или трижды поговорила с Рэем, а положив трубку, принималась обсуждать с Норой шансы на то, что кто-нибудь скажет о Рэе Роджеру или она повстречает Рэя на танцах у регбистов или в гольф-клубе, когда с нею будет опять-таки Роджер.

– Дело в том, что мне оба нравятся. Роджер такой обязательный, и он член всех клубов на свете, и очень вежливый. Но без Рэя я там со скуки помру. Не знаю, в состоянии ли вы представить вечер в обществе Уильяма-старика, Уильяма-малыша и Томаса, когда они вырабатывают бизнес-стратегию. Они гундосят даже за едой. Неудивительно, что мама не выходит из дома, ей стыдно, что ее жизнь – такая тоска. О чем эти трое говорят – не поймешь, но планов у них полно. Часами болтают, и пишут цифры, и составляют списки. Можно подумать, государством руководят.

Любовная жизнь Элизабет становилась все сложнее и насыщеннее, девушка все дольше висела на телефоне, обсуждая с подружками тайный смысл тех или иных событий. Вскоре стопка счетов, за которые она отвечала, обратилась в гору. Однажды в пятницу утром Нора застала ее за новым занятием: Элизабет рассовывала по конвертам счета, которые не занесла в гроссбух. Хотя Элизабет не подчинялась мисс Кавана и не работала на нее непосредственно, бухгалтерская книга со списком высланных счетов должна была еженедельно ложиться на стол последней для скрупулезной проверки. Несмотря на постоянные телефонные разговоры, Элизабет обычно не совершала ошибок. Тем не менее вопросы к ней возникали часто, а поскольку мисс Кавана запретили обращаться к Элизабет, она, еле сдерживая бешенство, просила Нору передать ее слова мисс Гибни. Иногда она присылала в кабинет кого-то из девушек с наказом стоять у мисс Гибни над душой, пока та не положит трубку, а после выяснить нужные мисс Кавана те или иные детали о