Эта последняя рекомендация выглядит ересью для правил современной природоохранной деятельности. Долгое время доказывалось, что эндемичные центры – те области, где обитают виды, которые не водятся нигде больше в мире – относятся к числу самых важных для сохранения мест. Но точка зрения Майерса состоит в том, что эндемичные центры существуют, потому что они не произвели большого количества успешных видов. Эндемичные центры часто представляют собой живые музеи древних видов, у которых немного потенциала для будущей эволюции.

Безграничная человеческая предприимчивость создала новую фауну эпохи восстановления и продолжит предоставлять возможности для видов нового типа, которые обладают качествами сорняков и способностями использовать новый антропогенный мир. Главенствовать среди них будут те виды, которые лучше всего преадаптированы к тому, чтобы иметь дело с человечеством: мухи, крысы, еноты, домашние кошки, койоты, блохи, клещи, вороны, голуби, скворцы, домовые воробьи, и, среди прочих, кишечные паразиты. Они и наши одомашненные вассалы доминируют в фауне эпохи восстановления. Среди растений их эквивалентами станут сорняки. По мнению многих предсказателей, эта группа новой флоры и фауны будет с нами на протяжении долгого времени – промежутка времени, измеряемого миллионами лет. И если человечество продолжит существовать и процветать (а я полагаю, что так и будет), эта биота эпохи восстановления может доминировать в любую новую эру других организмов на Земле.

Взглядам на возможную продолжительность существования фауны эпохи восстановления была дана оценка в острой статье, изданной в престижном журнале Nature весной 2000 года. Авторы Джеймс Киршнер и Энн Вэйл поставили вопрос следующим образом: насколько быстро биологическое разнообразие вернётся к прежнему уровню после массового вымирания? Насколько долго мир будет существовать в условиях очень низкого биологического многообразия? Ответ, как оказалось, был таков: гораздо дольше, чем по любым оценкам, сделанным ранее. Анализируя летопись окаменелостей всех обнаружимых в ископаемом виде организмов (составленную покойным Джеком Сепкоски из Чикагского университета), Киршнер и Вэйл выяснили, что перед тем, как биологическое многообразие мира восстанавливается до уровня, предшествовавшего вымиранию, проходит в среднем 10 полных миллионов лет. Но ещё более удивительным, чем этот долгий период задержки между вымиранием и полным восстановлением, обнаруженный ими, был тот факт, что это происходит независимо от того, было вымирание небольшим или крупным. Мы, палеонтологи, предполагали, что время для восстановления так или иначе коррелирует с масштабом вымирания - после небольшого по масштабам вымирания биосфера оправилась бы быстро, и что лишь после самых крупных из массовых вымираний был необходим длительный период восстановления. Но, к удивлению для всех нас, Киршнер и Вэйл обнаружили, что всё было не так – 10 миллионов лет были необходимы даже после меньших по масштабу вымираний. Они завершили свою статью следующим пассажем:

Похоже, что наше возвращение к новой биоте займёт долгое время уже после того, как завершится массовое вымирание. А как могли бы выглядеть новые фауна и флора? Некоторые предсказания вполне возможно сделать – и такие предсказания будут предметом обсуждения в следующей главе.

Живой пример вымирания: тилацин, доисторический сумчатый зверь, похожий на собаку, который когда-то водился на большей части территории Австралии и Тасмании, стал одновременно жертвой преследования со стороны людей и жертвой конкуренции с завезёнными человеком дикими собаками. Последний тилацин умер в зоопарке в 1936 году.