Выставляя мне локоть, Арендар поясняет:

— Хочу, чтобы все знали о моём особом к тебе отношении и думали, прежде чем что-нибудь против тебя задумать.

Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы заставить недовольных тихо отступить. Беру его за руку. Пушинка гордо вышагивает к крыльцу, помахивая необъятно пушистым хвостом и крутя ушами с золотыми кисточками. Встав на задние лапы, она открывает дверь и выпускает на улицу девичий крик:

— Да видела я их! Видела! Клянусь, они были тут! Много!

— Думаю, тебе нужно обратиться к мисс Клэренс, — настойчиво советует второй голос. — Может, над тобой кто-нибудь из менталистов пошутил, когда ты по городу без академического браслета гуляла.

— Я не сумасшедшая, и это не иллюзия, они действительно есть!

Заметив Арендара, спорящие девушки отступают. Помявшись, делают неглубокий книксен, так и говорящий: мы знаем, что по правилам академии его здесь не делают, но не осмеливаемся не сделать.

— Пиф. — Пушинка бодро взбегает по лестнице.

Лишь слегка кивнув, Арендар вместе со мной поднимается на этаж и входит в прилежно охраняемую комнату. Прислоняется к закрытой двери. Тихо. Мы с Пушинкой внимательно на него смотрим.

Что сказать? Попрощаться? Поблагодарить? Поинтересоваться о времени следующей встречи? Пригласить? Пробую представить, что бы посоветовали подруги… вынести мозг или приласкать. Последнего мне хотя бы хочется.

Приближаясь к Арендару, в три шага отогреваюсь от сковывающего меня напряжения, прижимаюсь к его груди. Он гладит меня, словно кошку, но, кажется, готов мурлыкать сам. У него безумно горячие и ласковые руки, они скользят по волосам, плечам, спине, и снова по волосам, а сердце стучит, почти захлебываясь от нежности. Так мы стоим очень долго, но когда Арендар произносит «Мне пора», кажется, что времени прошло слишком мало.

Он исчезает в языках золотого пламени, и лишь в последний миг замечаю на его руке горящий символ рода. Значит, вызван самим императором.

Наполеоновские планы закончить с заданием по менталистике рушатся под натиском посторонних мыслей. Кажется, никогда уроки не давались мне с таким трудом. В голове то и дело звучат крики и слёзы родных Элиды, Розалинды и Ларгетты. О несправедливости распределения внимания Арендара девушки подумали, а о последствиях для семей — нет. Глупые, самонадеянные идиотки! Свалились на мою голову со своими аристократическими принципами, подвели родных, и… и…

Обжигает глаза, слёзы пробегают по щекам и капают на бумагу. Меня всю сотрясает от первого всхлипа, за ним второго, третьего. Уронив голову на руки, отпускаю слёзы литься проливным дождём.

— Охо, охо, — Пушинка бегает вокруг. С трудом забравшись на секретер, поглаживает меня мягкой лапкой. — Хо, хо…

Знаю, что не стоит плакать из-за этого, но зато когда слёзы иссякают, легче дышать. И ещё я осознаю важную вещь: надо написать родителям и добиться, чтобы это письмо отправили в мой мир те, кто могут туда путешествовать. Эзалон же говорил, что маги ходят между мирами. И неважно, что заклинание позволяет родителям думать, будто я просто уехала и со мной всё хорошо, неважно, что они сказали не возвращаться, пока не соберусь их слушаться, важно то, что они моя семья, и… мы можем больше не встретиться.

Отложив испорченные слезами листы, достаю свежие. Первое слово не идёт, не знаю, как начать, а потом… едва решаю написать просто «Мама, папа, дедуля…» и дальше получается легко, хотя и приходится одёргивать себя, чтобы не всплыли магические составляющие моей новой жизни.

Письмо получается на пять листов, и после переписывания начисто (выловившее ещё пару оговорок), рука почти отваливается. Надеюсь, кто-нибудь возмётся его доставить.

Обратившись через браслет к кристаллу академии, запрашиваю у Эзалона разрешение на встречу. К счастью, он приглашает зайти сразу.

Двери в кабинет открываются сами, когда я только подхожу. Сидящий среди вышитых панно Эзалон опускает квадратные пяльцы на стол и подкалывает иголку к тканной петельке сбоку.

От неожиданности останавливаюсь. Конечно, это кабинет Эзалона, он волен заниматься здесь, чем пожелает, его кресло выглядит удобно, а парящие над ним шарики хорошо всё освещают. Но вышивающий мужчина — это… это… странно.

Будто уловив мои мысли, Эзалон убирает вышивку в стол и сцепляет пальцы. Мельком глянув на Пушинку, он кивает на стул:

— Присаживайся. Что-нибудь случилось?

— Я бы хотела передать письмо родителям. — Выкладываю пухлый конверт на стол перед ним.