Он зашептал, все время озираясь, хотя дверь была закрыта:
— Ну как же-с!.. Если сейчас, при нынешней политике, вдруг начнут всех на границе назад разворачивать? А у нее — дядюшка Зигфрид. Почему бы у этого Зигфрида не может быть родственника, месье Жерома?
— Так вы снова — Жером? — удивился я.
Он предпочел промолчать, лишь смотрел на меня просительно.
Я сказал, что, поскольку Амалия Фридриховна осуществляет свою с дядюшкой Зигфридом деятельность на шаткой грани между законом и беззаконием, я же по должности призван закону служить, то пускай он лучше договаривается с княгиней сам, я же, так и быть, закрою на это глаза.
Ушел он порядком разочарованный. Для меня же этот его визит стал еще одной каплей, подточившей мое и так пошатнувшееся миросознание. Если опорой государства у нас являются такие подлецы, как Кокандов, такие хладнокровные убийцы, как Клеопатра-Дробышевская, такие алчные мерзавцы, как этот ротмистр Бурмасов; если здесь легко оттаптываются на несчастьях такой человеческой мелочи, как бедняга Кляпов; если для разрешения проблем здесь то и дело легко применяется эта самая
…………………………………………………………………
<…> и, выйдя в коридор, увидел, как из нумера господина Петрова, все еще, согласно табличке на его двери,
— Ах, это вы?.. А мы вот как раз заходим ко всем, предупреждаем, что обед нынче будет раньше обычного, в час, чтобы Ми успела досказать свою историю. Не опаздывайте.
Тут — еще одно диво: из нумера Петрова на миг выглянула Лизавета, но, увидев меня, тут же закрыла дверь. Неужто господин учитель наконец обрел-таки свое семипудовое счастье?..
Обе, и Амалия Фридриховна, и Ми, сделали вид, что не заметили промелька великанши, и хозяйка доверительно обратилась ко мне:
— У меня к вам, господин прокурор, некоторая просьба…
— Слушаю вас.
— Я заметила, что господин жандармский ротмистр во всем следует вашим советам, поэтому — не могли бы вы… ну как-нибудь устроить так, чтобы он держался нынче от нас подальше?
Явно тут что-то еще затевалось.
Я пообещал, что постараюсь выполнить это в меру своих сил, и с тем направился к нумеру, в котором располагался ротмистр.
Убедить его мне не стоило особого труда. Едва я сказал ему, что постояльцы устали от событий последних дней и нынче хотят немного поразвлечься, а присутствие представителя власти, возможно, будет их несколько напрягать, как он ответил с некоторым даже подобострастием, что-де любые указания господина прокурора для него — руководство к исполнению; что сам он вообще из нумера не выйдет (чего делать, при учете двух полуштофовых бутылок коньяка у него на столе, делать и без моих наставлений явно не намеревался); что, наконец, отдаст приказ, дабы солдаты из присланного отделения вообще не появлялись на господской половине. Добавил также, что про гибель Зигфрида уже отписал в соответствии с нашим разговором. Наконец — глядя на меня искательно:
— Надеюсь, ваше превосходительство… на уговор… (ясно, имелись в виду эти самые «конусы»).
— Не сомневайтесь, — с трудом пряча свое отвращение к нему, ответил я и поспешил покинуть его нумер.
Как-то вдруг подумалось: «А ведь все равно не жилец! С его умом — ох, ждет его когда-нибудь эта самая
На лестнице снова столкнулся с Амалией Фридриховной и Ми. При виде меня они было приостановили разговор, но затем хозяйка все же сказала:
— Не сомневайся, дорогая, Лизавета все сделает в точности так, как мы уговорились.
С тем они разошлись. Я сделал вид, что ничего такого не услышал — не сомневался, что вскорости и так все узнaется.
Да, похоже, этот пансионат приберег напоследок еще какие-то свои тайны.
Вечер десятый,
