залу.
Опять в ответ на мое «слушаю» из трубки сквозь треск донеслось:
— Опять ты, Абдуллай? Узнал тебя по голосу. Ну-ка, еще что-нибудь скажи, проверю, как слышно.
— Это не Абдулла, это прокурор Васильцев, — безнадежно отозвался я.
Ну и, понятно:
— Нет, ни черта! К тому же еще — по-татарски, только и услышал, что — Абдулла. Ты вот что, Абдуллайка, ты сообщи Сипяге, что через час, а то и менее, завал будет пробит. Я прибуду сам с отделением. Сразу прибуду, у меня стоит на готовности автo. Понял? Передашь?
— Куда? — обреченно спросил я. — Куда передать? К Богу в рай?
— Что?! «Буду рад»? Ну и молодец. В общем, передай. Бельмес?
— Бельмес, — подтвердил я.
— Вот и молодец!.. Молодец, что бельмес, я говорю. Приеду — получишь на чай.
— Премного благодарен, — сказал я, и услышал в ответ:
— Сам знаю, что ты татарин. Ничего, брат, бывает…
На том связь снова оборвалась.
«Что ж, — возвращаясь в гостиную, думал я. —
Рассказ Петрова явно приближался к концу; в эту минуту он, весь раскрасневшийся, переводил дух, готовясь к завершению.
— Ах, вы напрасно все пропустили, — прошептала мне Евгеньева, — было так трепетно! Даже для меня, хоть я и не мужеского пола… Хоть, конечно, с его стороны — весьма, весьма предосудительно.
— Да врет он все, этот урод, — так же тихо буркнула Ми.
— И как же все сие стало вдруг достоянием общественности, — обращаясь к Петрову, полюбопытствовал Шумский.
— Как?.. Подружке своей она все разболтала! Представляете, меж ними, оказывается, было заключено на меня пари! Ну а уж подружка-то все и выболтала.
Из гимназии меня, ясное дело, немедля же изгнали; но то бы еще полбеды. Уголовное, кажется, собираются возбудить. Ну да я дожидаться не стал. В России-то мне уж не скрыться, а Амалия Фридриховна… Я ради нее — чтоб уж знала все. Ибо это она, благородная душа, вызвалась помочь мне…
Госпожа Ахвледиани чуть заметно приложила палец к губам.
— Да, да, — кивнул Петров, — пардон, молчу, молчу… — И заключил: — Словом, вот такова моя история. Я вам — как на духу.
И опять этот взгляд Ми, пристальный взгляд охотника при виде дичи.
— Весьма интересно, — сказала Евгеньева, когда он сел на место, — только больно уж коротко. Так не честно: остальные рассказывали куда подробнее. И что теперь делать? До ночи еще столько времени!
Завершение вечера
«Пора!» — решился я и встал:
— Господа. Позвольте воспользоваться тем, что ночь еще далека, и раскрыть вам по крайней мере одну из загадок этого пансионата.
— Вы о призраке? — спросила Дробышевская.
— В какой-то мере — да. Во всяком случае, об одном из призраков, тут обитающих. О призраке… — дальше я отчеканил каждое слово: — …по имени Пилигрим.
Я смотрел в упор.
Нет, по-прежнему — ни один мускул…
— Что, еще один? — удивилась Евгеньева. — А я думала, вы — про Клеопатру.
— Будет вам, сударыня, и про Клеопатру. В сущности, это одно и то же лицо.
— Но позвольте, позвольте, — встрял Львовский, — как это
— О, — ответил я, — это меня тоже сбивало с толку. — И Абдулла, умирая, говорил про
— Я?! — изумился тот. — Но я вроде бы — ничего такого… Знать я не знаю никаких пилигримов.
— Разумеется. Вы, однако, привели слова той восточной дамы:
