— Нет-нет, — смутился Грыжеедов-Хлебородов, — оно не стоит того.
— L’amour всегда
— Нет, нет, лишнее, право…
— Ничего не лишнее! Вот дойдет до вас очередь на нашем пети-жё — и всенепременно расскажете! Не примем никаких отговорок!.. Кстати, господа, — обратилась она к остальным, — вечер уже близится; давайте-ка тянуть фанты на завтра. — С этими словами она отошла и быстро вернулась с картузом в руках. — Тяните же, господа. Очень надеюсь, что фант достанется именно вам,
Надо же, именно так оно и вышло!
Грыжеедов раскраснелся, но потом, после некоторой задумчивости, проговорил:
— Ну, если так… Если судьба… Хотя — не интересно, честное слово… Может, все-таки фанты заново перетянем, а?
Евгеньева была неумолима:
— И не надейтесь! Готовьтесь — завтра будем слушать вас, и только вас! А пока что… — И провозгласила: — Пети-жё, наше пети-жё, господа! Занимайте места в зале, сейчас начнем! Кто у нас нынче?
— Я… — обреченно сказал Петров. — Может, все-таки в другой раз?
— Ну вот! еще один такой! Нет, нет, никаких!
Ища поддержки, Петров умоляюще взглянул на Амалию Фридриховну, но та сказала:
— Давайте, давайте, Сергей Сергеевич, мне тоже интересно будет послушать.
— Ну, ежели так, ежели вам… — вздохнул он.
— Да, да, — подхватила Евгеньева, — Занимайте-ка свое место, Сергей Сергеевич, что ж вы все еще тут сидите?.. В залу, в залу, господа
Вечер восьмой
— Я лишь потому и согласился, — начал Петров, — что Алалия Фридриховна отчасти в курсе претерпленных мною несправедливых унижений, — и хочу, чтобы она узнала обо всем в больших подробностях.
Я отметил, что Ми как то странно смотрит на него. Так стрелок смотрит на мишень.
— Да, да, поподробней! — потребовала Евгеньева. — Ну-ну, полно вам краснеть, вы же не дeвица.
— Да… С чего бы начать?.. В общем служил я учителем латыни в гимназии, в городе… ну, это не суть важно… В женской гимназии, добавлю вам.
Евгеньева прошептала:
— О-о! Кажется, будет интересно…
— Да-с, в женской гимназии, — повторил Петров. И вдруг выпалил: — Она сама, да-с, она сама вообразила Бог ее знает что!.. Это не я — это она сама потребовала, чтобы я у себя на дому давал ей дополнительные уроки латыни!.. У меня и в мыслях не было ничего такого!..
Я услышал, как Ми, сидевшая неподалеку от меня, прошептала:
— Урод…
— …Видит Бог — даже в мыслях!.. Хоть она и хороша была, да-с, хороша. С виду — совсем созревшая барышня. Что говорится, в самом соку. В жизни бы никто не сказал, что ей и семнадцати еще не исполнилось.
Вдруг она — мне, в ходе занятия: «А как, Сергей Сергеевич, будет на латыни “я люблю вас”?»
Ничего такого не думая, отвечаю ей: «Amo te».
«А как будет: “Я желаю вас”?»
Признаться, сие было для меня затруднительно: в латинских источниках не встречал подобного никогда. Полез было в лексикон, — а она мне: «Ах, не ищите, Сергей Сергеевич, это и по-русски звучит вполне понятно»… Смотрю — а она уже блузку на себе расстегивает. И все у ней исключительно на месте, как у вполне зрелой дамы… И — уже льнется ко мне…
Я, совершенно оробевший, совершенно уже не в себе, на миг лишившись и языка, и всяческих сил к сопротивлению…
— Лишился он, как же! Козлина… — все так же тихо приговорила Ми.
— …в полнейшем, так сказать, забытии… — закатив глаза, продолжал Петров. И уж сам, клянусь, не заметил, как…
Снова далекие звонки, услышанные, похоже, лишь мною, отвлекли меня от его повествования. Так же незаметно, как в прошлый раз, я покинул
