качестве разносчика рыбы. О, эта рыба! Так вышло, что с детства она преследовала меня!

Уже через два дня и каморка, которую я снимал, платя половину жалования, и вся одежда моя до того (пардон!) провоняла рыбой, что прохожие шарахались от меня на улице. В конце концов, от беспросветности своего положения я начал, как это называется, опускаться — не чистил сапоги, не стриг волосы, не следил за лицом, отчего оно немедля усыпалось прыщами; в общем, потомок Пифагора и Аристотеля уже через месяц возымел самый жалкий вид. Вдобавок ко всему, южанин по рождению, в холодной северной столице я тут же подхватил нескончаемый насморк, все время шмыгал носом, что еще более усугубляло то печальное зрелище, которое я собою представлял…

— М-да, — вздохнул Грыжеедов, — я себя тоже помню в подобной ситуации.

А Евгеньева нетерпеливо произнесла:

— Бедненький… Однако же мы все здесь ждем — про l’amour.

— Дождетесь, дождетесь, сударыня, обещаю! Только это будет весьма, весьма странная l’amour… В общем, я уже практически подхожу…

В один… — гм, назовем его прекрасным — день хозяин велел мне отнести корзину с рыбой на Фонтанку, в дом, где проживал некий князь N. N. «Но только, — напутствовал он меня, — зайдешь со двора, да негромко кликнешь кухарку; да долго-то перед окнами не маячь, а то, не дай Бог, ее сиятельство молодая княгиня тебя эдакого красавца нечаянно узрит — навек тогда всяческого аппетита лишится».

В точности так я все и выполнил.

Однако вместе с кухаркой во двор вышла вполне благородного вида, хорошо одетая молодая дама, прикрыв платочком нос, оглядела меня и вдруг сказала: «Иди за мной».

Минуту спустя я, поднявшись с нею в бельэтаж, очутился в роскошных апартаментах, — и тут…

О, я, было, ту, первую даму принял за княгиню; как же назвать ту, которая вышла из глубины апартаментов ко мне? Богиней, наверное! Юной, прекрасной богиней! Никого прекрасней, право, я даже на картинах не видел никогда!

Богиня тоже поспешила прикрыть нос платочком, а та, первая, обратилась к ней: «По-моему, этот (кивок в мою сторону) вполне подойдет: то самое, чего вы, княгиня, кажется, и хотели».

Так вот кто, оказывается, была княгиня!

«А прыщи у него не заразные? — спросила богиня-княгиня. — Если у него оспа, то это уж будет слишком. — И кликнула: — Доктор! сюда подите!».

Немедля появился пожилой эскулап-немец и, под лупу осмотрев мое лицо, по-немецки ответствовал ей…

Тут, снова отвлекаясь, добавлю, что у нас в Балаклаве было и немецкое поселение, так что их наречие я чуть-чуть понимал. В общем, доктор сказал ей, что-де прыщи мои произошли исключительно от грязи, а оспа совершенно иначе выглядит.

«Никифор!» — позвала она.

Вышел лакей с двумя какими-то дюжими молодцами.

«Никифор, — приказала она, — отведите его в ванную. А тряпье его — сжечь, я ему новое, хорошее презентую».

Меня поволокли в ванную комнату, где в ванной уже была приготовлена горячая вода. Туда меня тотчас погрузили и принялись тереть мое уже неделю не мытое тело мочалами.

Надобно сказать, что, сидя в ванной голышом и будучи совершенно беспомощным, я трепетал от страха: уже не евнуха ли из меня возжелали приготовить.

— О, только не это! — вскричала Евгеньева.

— Успокойтесь, сударыня, этого, как вы видите, не произошло. Просто у нас имелось холодящее кровь семейное предание о том, что с одним нашим далеким предком именно это злодейство века два назад якобы сотворили в Османской империи. Одно лишь меня утешало — что княгиня вроде бы не турчанка, и вообще здесь, в Санкт-Петербурге (о котором я, правда, плохо еще знал), таковое, кажется, не принято.

Затем туда же, в ванную комнату, вошел и доктор, осмотрел меня теперь уже в натуральном виде и, выглянув за дверь, сообщил: «Sexuell ubertragbare Krankheiten sind nicht erlaubt[54]».

Послышался голос княгини: «Жаль! С одной стороны, неплохо бы Мишеля этим наградить… Но с другой — не ценою же своего здоровья».

Далее подручные Никифора облачили меня в роскошный бархатный халат, отнесли меня (ибо от робости я и идти был не в силах) в великолепную спальную и водрузили на благоухающее духами ложе, а когда они удалились, туда вошла княгиня, так же успевшая уже переоблачиться в халат.

И тут она скинула его, представ передо мною во всей своей заоблачной красоте! О, лишь представьте себе мое ощущение в ту минуту!.. А дальше..

Нет, не стану, право, и говорить!

Евгеньева скривила губы:

— Фи, какой вы… Мы ж уговаривались — на этом пети-жё ничего друг от дружки не таить.

— Видите ли, сударыня, — отозвался профессор, — я в самом деле решительно ничего не в состоянии рассказать, ибо пребывал в некоем