Муж отливал зеленым, под глазами темнели синяки, а сами глаза… безжизненные черные омуты. Я зажмурилась, помотала головой, в надежде изгнать из памяти эту картину.

– Груша, его нет. Шторма больше нет, я не чувствую его присутствие.

Не сразу поняв смысл услышанного, была вынуждена снова взглянуть на Альдамира.

– Ты слышишь меня? – спросил он.

– Слышу.

Вот брон! Мой голосок под стать его, как у охрипшей престарелой вороны.

– Шторма больше нет, – повторил муж, не сводя с меня пустых глаз.

Не выдержав, перевела взгляд. Наткнулась на Диниоса, он тоже валялся на полу, бессмысленно смотря в потолок. Рядом плакала Лаура. Странно. Кое-как взяв себя в руки, поднялась. Огляделась и снова чуть не рухнула обратно: не только мы подверглись атаке, на полу валялась едва ли не пятая часть существ, посетивших столовую.

– Солнце, – прошептала я вслух. – Родная, что происходит?

Но вместо ее голоса услышала пустоту. Непривычную, пугающую, безжалостную.

– Солнышко! – взмолилась я. – Ответь…

– Ее больше нет, – вместо нее ответил Альдамир. – Их всех больше нет. Они исчезли. Ипостаси.

– Куда?! – закричала, больше не в силах терпеть. – Твою ж, Непроизносимую, куда?

Муж не ответил. Казалось, он ушел в себя, потому как опустил голову, а потом и вовсе лег набок и подтянул колени к груди.

Я снова огляделась. То там, то здесь, не реагируя на оклики и прикосновения друзей и близнецов, мономорфы прятались от всего мира, укладываясь в позу зародыша. Не только студенты, но и преподаватели. Столовая превратилась в филиал ада и сумасшедшего дома в одном флаконе.

– Груша! Агриппина, брона тебе в дом, взгляни на меня! – меня опять кто-то звал.

Моргнув, повернулась. Палиано. Красные волосы стояли дыбом от ужаса, рот широко открывался. Он бессмысленно размахивал руками и бегал вокруг.

– Что? – я едва шевелила языком.

– Груша!

Меня сжали в объятья.

– Спасибо, Предопределение! Груша, ты единственная из мономорфов, кто еще в состоянии реагировать.

– Я?

– Да! Взгляни на них, они в одно мгновение превратились в растения: не видят, не слышат, не говорят.

– Деда, спаси, – прошептала я, наконец, понимая. – Дедулечка…

– Груша, надо что-то делать! – меня встряхнули, не позволяя упасть в глубины переживаний.

Я икнула и постаралась собраться. Кора, Сонор, заплаканная Лаура – друзья стояли рядом и с мольбой смотрели на меня. Но я даже не представляла, что можно сделать.

– Думай, – рыкнула валькирия. – Ты умная, ты смотришь на все с другой стороны. Ты сможешь, Груша.

Думай, легко сказать. Когда в голове вместо мозгов жижа, думать-то и не получалось.

Снова помотала головой, а потом схватила с ближайшего стола стакан с водой и вылила на голову. Прохладная жидкость замочила волосы, залилась за воротник, прочертила дорожку по спине. Я поежилась от холода и, наконец, сумела собраться.

– Хорошо, будем думать, размышлять, так всегда говорит Солнце… Так, мономорфы. Кроме них пострадал кто-то еще?

– Нет, ответил Палиано. – Больше ни одна раса.

– Понятно. Дальше, главное отличие мономорфов от остальных, наличие второй ипостаси. Так?

– Так.

– Элементали могут обращаться к родственной стихии, – пробасил Сонор. – Можно сказать, это их вторая ипостась.

– Нет, – вступила Лаура. – Тут другое, элементаль сразу рождается с той или иной силой. Если пара из разных стихий, побеждает та стихия, что сильнее. У мономорфов нет, ипостась дарует им Сердце.

– Сердце, сердце. Сердце! Точно! – заорала я. – Ипостаси не могут просто так погибнуть, но они могут вернуться. Вернуться в Сердце! Значит, они по какой-то причине ушли к Сердцу. Значит, оно умерло или на грани гибели. Значит, нам нужно попасть к нему.

Народ смотрел на меня с непонятными выражениями на лицах. Будто бы я ляпнула несусветную ересь, глупость, бред. А потом их глаза засияли, и меня сжали со всех сторон.

– Вот видишь, Груша, ты у нас умница! – кричала Кора.

– Да ладно, – смутилась я. – Еще две минуты и вы сами до этого допетрили. Все ж логично.