– Боюсь, это невозможно. Никто не должен знать, что ты находишься здесь. Это для твоей и нашей безопасности.

– Но…

– Это не обсуждается. В любом случае ответ будет «нет».

Эшлин снова приоткрыла рот, будто собираясь спорить, но вместо этого всего лишь ответила:

– Хорошо.

Но по ее тону Мэддокс понял, что на самом деле все совершенно не так. «Возможно, она собирается раздобыть телефон, когда я не буду за ней следить. Все женщины…» Мэддокс впервые понял, что имел в виду Парис, когда пробормотал слово, напоминающее ругательство. Он тяжело вздохнул.

– Клянусь тебе, Эшлин. Это лучший выход для всех.

Девушка отвернулась от него и вытирала руки полотенцем. Делала это она слишком медленно, чересчур размеренно, будто ее мысли были очень далеко.

– Что-то не так? – спросил Мэддокс.

– Очень многое, – ответила Эшлин. – Мне нужно позвонить начальнику, и я сделаю это, как только найду телефон. Ты меня не остановишь.

– Но ведь…

– И после того, что я рассказала, даже ты, бессмертный, должен считать меня странной. Не знаю, почему ты отрицаешь это, – отрезала Эшлин.

Мэддокс вытер волосы и обернул полотенце вокруг шеи.

– Ты не странная. Я считаю тебя красивой, умной, смелой и, что важнее всего, просто потрясающей.

Эшлин обмотала полотенце вокруг своего тела, закрыв его от взора мужчины.

– Правда? – спросила она.

Очевидно, неуверенность пустила в ее душе очень глубокие корни. Мэддокс нахмурился, ощутив желание убить любого знатока словесных баталий.

– Правда, – ответил он, а затем положил руки на плечи девушки и развернул ее лицом к себе.

Их взгляды встретились.

– Если бы ты знала хотя бы о половине событий, которые происходили здесь, ты бы… – Мэддокс сжал губы, подумав, что не должен был говорить этого.

– Ты хочешь сказать, что здесь случается нечто худшее, чем удары ножом и воскресения? – холодно спросила Эшлин.

«Намного худшее», – подумал Мэддокс.

– И что мы будем делать теперь? – поинтересовалась она, разводя руками.

Мэддокс хотел провести с ней всю свою бесконечную жизнь, но понимал, что это невозможно. У него есть обязанности, он воин, который должен защищать свой дом, теперь как никогда нуждавшийся в этом. Пройдя вместе с девушкой в спальню, он оделся, поднял с пола футболку, трусы, спортивные штаны и бросил Эшлин:

– Надень это.

Девушка не поймала ни одной вещи и была вынуждена нагнуться, чтобы поднять одежду. Белое полотенце открывало все большие участки ее бедер. Мэддокс почувствовал, как его член наливается кровью и поднимается. Ему бы следовало надолго успокоиться, но этого не произошло. Не с Эшлин. Она возбуждала его больше, чем кто– или что-либо.

– Мне надо кое-что сделать, – произнес Мэддокс, скорее напоминая себе об этом, чем отвечая на вопрос девушки.

– И ты возьмешь меня с собой? – спросила она, стискивая в руках одежду.

– Да и нет.

– Что это значит?

Мэддокс решил, что лгать сейчас не стоит. Вскоре Эшлин сама все узнает.

– Я хочу запереть тебя вместе с Даникой, а сам займусь кое-какой… работой по дому. Таким образом, у тебя будет компания, рядом с тобой окажется кто-то, способный о тебе позаботиться и позвать меня, если тебе опять станет плохо.

Сначала на лице Эшлин отразилась паника, затем – гнев. Девушка свела брови и высунула наружу кончик языка.

– Во-первых, тебе совершенно не нужно меня запирать. Я же обещала остаться. Во-вторых, ты сказал, что Даника заперта? Она что, пленница? – спросила она, почти прокричав последнее слово.

– Да, – ответил Мэддокс, надеясь, что это еще больше разозлит Эшлин и позволит ему снова увидеть ее язычок.

– Но, Мэддокс, ты же говорил мне, что я первая женщина, с которой ты…

– Не я запирал ее. И я не лгал тебе. Пожалуйста…

Мэддокс понимал, что если Эшлин попросит его освободить Данику, то он захочет сделать это, пойдя против воли друзей.

– Одевайся, или я выволоку тебя из комнаты голышом.

Эшлин молча рассматривала его, безмолвно умоляя о чем-то. «Но о чем?» – спрашивал он себя и не находил ответа. Мэддокс не произнес ни слова.