Василий Львович тут же, в 1818 году пишет пародию «Людмила и Услад», где повествуется о том, как на Людмилу с Усладом в дороге напал Печенег; после безрезультатной битвы за Людмилу мужчины решили предоставить ей самой право выбрать одного из них, и она, предпочтя Печенега, Услада бросила. Единственным верным другом «певца» оказался его пес, который не захотел идти за Печенегом.

Обращает на себя внимание смыкание этических контекстов иронических произведений двух Пушкиных: племянник иронизирует над верной любовью Наташи Катенина, а дядя в «Людмиле и Усладе» иронизирует над Всемилой того же Катенина, причем молодой лицеист выступает на этом поприще на три года раньше своего более опытного дяди. В обоих случаях в пародийные контексты вовлечена тема несостоявшейся любви Катенина. Да и в своем стихотворном послании к дяде Пушкин тоже иронически обыгрывает тему неверности – правда, на этот раз не женщин, а муз.

Таким образом, налицо направленный против Катенина творческий диалог двух поэтов – знаменитого дяди и пока еще малоизвестного племянника, которые знали нечто из биографии Катенина, связанное с женщинами, ставшее объектом их сатиры. Только этим можно объяснить тандем родственников- поэтов, который создавал весьма острый личностный контекст, усиленный впоследствии фактом «породнения» Онегина с Буяновым.

Василий Львович скончался в Москве 20 августа 1830 г. В своем письме к П. А. Плетневу от 9 сентября 1830 г. Пушкин писал: «Бедный дядя Василий! знаешь ли его последние слова? приезжаю к нему, нахожу его в забытьи, очнувшись, он узнал меня, погоревал, потом, помолчав: как скучны статьи Катенина! и более ни слова. Каково? Вот что значит умереть честным воином, на щите, [с боевым кличем на устах! – фр.]».

Речь идет здесь о предсмертных словах старого поэта… Да, Катенин занимал в жизни В. Л. Пушкина заметное место. Вот как отреагировал любивший его Вяземский на «историческое предсмертное слово» старого арзамасца: «Это исповедь и лебединая песня литератора старых времен, т. е. литератора присяжного, литератора прежде всего и выше всего!»

Ведь он умер совсем не молодым – даже по современным меркам. А болел долго и тяжело. И все же до самой смерти не выпускал из рук боевого антикатенинского знамени: его незавершенная поэма «Капитан Храбров» явно пародировала поэму Катенина «Убийца», что обнаруживается простым сопоставлением текстов и ситуаций. Продолжая взятый вместе с племянником курс, он даже ввел в фабулу «соседку» – Татьяну Ларину, и остается только сожалеть, что «Храбров» остался незавершенным.

Читатель еще получит возможность убедиться в имеющей место в пушкинистике характерной тенденции: выводить из поля зрения читающей публики все, что может бросить тень на светлую память Катенина – несмотря на то, что это наносит совершенно очевидный и колоссальный ущерб раскрытию творческой биографии Пушкина. Не знаю, сколько на Катенине защищено диссертаций, но могу сказать одно: все вместе они не стоят одной правильно понятой строчки Пушкина.

Вынужден разочаровать недоуменных читателей, знающих творчество Пушкина, но никогда не видевших стихов о «парнасском отце». И не увидите – если ищете в одном из «полных» собраний его сочинений: стихотворение 1817 года «Послание В. Л. Пушкину» публикуется там без этой строфы.

Вижу возмущенно поднятые брови текстологов; знаю их отговорку: при публикации этого стихотворения в 1824 году Пушкин сам изъял эти несколько стихов. Следование воле Пушкина, ничего не поделаешь. Но почему это было сделано, ведь ни для кого не секрет.

В 1822 году в «Сыне отечества», часть 82, N 49, Вяземский опубликовал статью по поводу первого издания «Кавказского пленника». Первоначально статья содержала полемические выпады против Катенина, но Вяземский исключил их после получения известия о его высылке из Петербурга. Благородно. Точно так же поступил и Пушкин в 1824 году, принимая решение об изъятии из «Разговора книгопродавца с поэтом» пассажа, в котором содержался намек на первую любовь Катенина. Поскольку структура «Евгения Онегина» в изложенном здесь виде известна еще не была, то, понятно, дать оценку поступку Пушкина по данному эпизоду было невозможно. Но ведь все прекрасно знают, о каком «гвардии полковнике» шла речь в «Послании В. Л. Пушкину», и так же хорошо понимают, что Пушкин изъял это по этическим соображениям, дабы не бить лежачего. И для них не секрет, что своей «Старой былью», где Пушкин изображен в виде инородца-кастрата, Катенин сам снял эти этические ограничения, и стихотворение можно публиковать полностью, любые отговорки просто неуместны.

Думаю, пушкинисты могли бы переиздать «Остафьевский архив» гр. Шереметьевых – если не весь, то по крайней мере хотя бы ту самую рецензию Вяземского в полном виде, поскольку там речь идет о творчестве Пушкина. Да и Вяземский как фигура русской словесности все-таки заслуживает чего-то более полного, чем просто собраний избранных сочинений.

Никогда не поверю, чтобы пушкинисты-катениноведы до сих пор не обнаружили, что «Капитан Храбров» – сатира в адрес Катенина. Если читать «Храброва» и катенинского «Убийцу» без увязки общих контекстов, то оба произведения вряд ли можно признать высокохудожественными, тем более что «Храбров» остался незавершенным. Но как только мы начинаем воспринимать его в виде сатирического произведения и в его контекст вовлекается внешний этический фактор в виде «Убийцы» и полемики, вызванной его публикацией, это произведение даже в незавершенном виде, превратившись в мениппею, обретает совершенно новые художественные качества, не говоря уже о резком увеличении его информационного объема. Представляется, что любой читатель, прочитавший его в таком ключе, согласится, что дополнительный эстетический объект в форме пародии по своей художественности поднимает это незавершенное произведение выше «Буянова» и всего остального, что написал за свою жизнь Василий Львович.

Но возвратимся к племяннику – он еще молод, ему только двадцать лет. А уже успел создать эпиграмму на Колосову и поэму «Руслан и Людмила». Без «огромной ноги», но зато с бородатым импотентом…