Следопыт упал во второй раз. Ноги совсем раскисли. Он их почти не чувствовал. Уткнувшись лицом в землю, лежал и не шевелился. Видел, как чёрные муравьи торопятся взобраться на него, но не сопротивлялся. Нужно было беречь силы. Они карабкались по его маслянистому лбу, поднимались в нос, даже забегали в приоткрытый рот и там вязли в густой слюне. Кажется, всё тело было покрыто муравьями. Они покусывали кожу, но это не причиняло боли. Онемевшее тело ничего не чувствовало.
Обожжённый палец потемнел. Ноготь на нём ссохся, расслоился. Это был сильный яд. Не то плача, не то посмеиваясь, Очир удивлялся своей глупости. Теперь казалось невероятным, что он по собственной воле забежал в эту гиблую низину.
— Подъём, — прохрипел он. Поднялся на дрожащих ногах. На землю, словно песок, посыпались муравьи. — Ублюдочные твари, — прошептал Очир. — Рано. Обед ещё не подан.
Зашагал неуверенными шагами. Раскачивался на ходу. Раскидывал руки в поисках опоры.
Схватился за ствол чёрного растения и, вскрикнув, отскочил. Оно ошпаривало так, что возвращалась боль, а с ней — осознанность. Ладонь пульсировала. Очир воспользовался секундой ясности и заторопился вперёд. Он уже не знал, идёт ли по своим следам или давно заблудился в зарослях внутреннего кольца. Сейчас это было неважно. Он надеялся на своё умение ориентироваться, держать направление даже в глухой чаще.
В штурмовые дни следопыт проходил по пятьдесят километров через дикую тайгу неторными тропами. А теперь умирал, не зная, как преодолеть несчастные полкилометра.
— Ещё чуть-чуть, — он не знал, произнёс ли эти слова вслух или озвучил их только в мыслях.
Видел, что впереди начинается пригорок. Это был выход. Вскарабкаться по нему — и оказаться на дне кальдеры. Скорее!
Близость освобождения приободрила.
Волоча ноги, оступаясь, едва удерживая равновесие, Очир шёл вперёд. Всё чаще хватался обожжёнными руками за ядовитые стволы растений. Боль давно оглушила до полного онемения, контузила, но всякий раз он вздрагивал.
— Я ещё живой, — промычал Очир. Улыбнуться он не мог. Лицо стянуло тёплой жижей. Левый глаз окончательно заплыл. Осталась только щелочка правого.
Следопыт карабкался на пригорок, впиваясь в землю непослушными пальцами. Подъём был невысоким, чуть больше двух метров, но сейчас для Очира он был круче и выше любой из покорённых им гор.
Оказавшись наверху, он вдохнул чуть свободнее. Тут клубился туман, но после внутреннего кольца следопыт дышал так, будто вышел на омытую ветрами вершину Мунку-Сардыка.
Сделал несколько шагов.
По коже разошёлся жар. С каждой секундой он усиливался.
Очир понимал, что нужно перетерпеть боль. Но она лишь нарастала. Пронзила всё тело, стала невыносимой. Его будто заживо погрузили в котёл с кипящей водой, обложили кусками огненной лавы.
Из груди прорвался страшный крик. Рваный, булькающий пузырями вскипающей крови.
Очир взвился. Он и не знал, что его тело ещё способно на такие движения. В диком танце закрутился на месте. Попятился, поскользнулся и кубарем полетел вниз, на окраину внутреннего кольца.
Там ему неожиданно полегчало. Жар на коже утих. И только сердце, обезумевшее, колотилось.
Очир не понимал, что с ним происходит. Знал только, что не выживет. Понял это тихо, почти без сопротивления.
— Юра?! — Фёдор Кузьмич звал шёпотом.
Сына нигде не было.
Егерь уже дважды обошёл заросли.
Он остался один.
Подумал, что это могла быть глупая шутка. Что сыновья сговорились разыграть отца, проверить его настоящим страхом. От злости прикусил губу. Подумал, что в такой ситуации может победить, если сыграет против их правил. Они хотели напугать его — значит, он должен напугать их. Только не знал, как это сделать. И не понимал, как им удалось так ловко спрятаться.
Следы Юры обрывались под кустами. Братья могли сидеть в зарослях. Отсюда плохо видно. Ждут, что он пойдёт внутрь. И тогда выскочат. «Нет», — егерь мотнул головой. Не верил своим мыслям. Сыновья не могли решиться на подобную глупость.
«Ну, терять нечего. Попробуем так». Навёл ружьё на кусты. «Сами виноваты».
Грохнул выстрел.
В ответ была тишина. Если б в кустах кто-то был, он бы давно выскочил от страха. Значит… Что-то мелькнуло в ветвях.
Фёдор Кузьмич пригнулся. Весь напружинился, готовый к броску. Замер. Боялся пошевелиться. Понял, что угроза подстерегала сверху. Это многое объясняло.
