Ещё раз посмотрел на стволы растений. Приблизился. Прищурившись, разглядел, как по ним медленно течёт масло и мельтешат тёмные точки. Муравьи! Да, это были чёрные муравьи. Очир протянул руку. Пальцем коснулся ствола, надеясь понять, какой пакостью он покрыт, но тут же отдёрнул руку. Его обожгло. На кончике пальца проступил волдырь. Что бы это ни было, борщевик или что-то другое, от него следовало держаться подальше. В таких плотных зарослях сделать это было непросто.
Очир вернулся к медвежьему следу. Тот успел отчасти затянуться. Слишком быстро. Следопыт встал на колени. Через брюки почувствовал жар почвы. Прислонил к ней ладонь. Прислушался. Земля тут была распаренной, но при этом твёрдой. Под ней чувствовалась слабая вибрация. Очир не знал, как её объяснить. Напрягся. Заставил себя встать. Понимал, что во внутреннем кольце нельзя оставаться долго. Это могло стоить ему жизни.
— Там! — прошептал Слава и встал на ноги.
— Сядь, дебила кусок! — прохрипел Юра. — Сядь!
— Я что-то видел, — взволнованно ответил ему брат.
— Сядь и сиди.
— Там был человек.
— Да.
— И что? Мы просто будем сидеть?
— Ты не слышал, что сказал отец? Сиди. Делай вид, что ничего не замечаешь, что тебе плевать. Если б не твои коровьи глаза, ты бы заметил, что это уже в третий раз.
— В четвёртый, — тихо отозвался Фёдор Кузьмич.
Кто-то ходил вокруг прогалины, на которой остановились Нагибины. Иногда приближался, позволял уловить свой силуэт и тут же исчезал.
— Пугают нас? — успокоился Слава.
— Это всё, что они могут, — кивнул Юра. — Ешь свою гречку и не дёргайся. А ещё лучше — расскажи что-нибудь весёлое. Я даже посмеюсь. Пользуйся моментом.
— А если…
— Ещё прежде чем ты успеешь по-настоящему испугаться, я поприветствую любого, кто к нам приблизится. — Фёдор Кузьмич через ткань рубашки погладил рукоятку револьвера — того самого, что когда-то принадлежал Сергею Николаевичу. — Хорошая штука. Пристреленная.
— Да уж…
— Ну так давай, — кивнул Юра. — Ты же у нас главный байковед.
Слава растерянно молчал. Не знал, о чём заговорить. Впрочем, быстро нашёлся. Стал пересказывать слухи о странном поведении участкового в Кырене — поначалу тихо, сбиваясь, а потом всё больше входя во вкус и уже громко посмеиваясь своим привычным смехом.
Юра не слушал брата. Пытался понять, хорошо ли поступает отец. Впрочем, даже решив, что тот неправ, он бы никогда не осмелился высказать это вслух. Отец всегда просчитывал ситуацию на много шагов вперёд и редко ошибался. Даже тогда, в речной долине. Фёдор Кузьмич сразу сказал, что зажжённый костёр — это ловушка. Что беглецы наверняка оказались на острове, решили заманить туда преследователей, а сами, конечно, уже плывут на другой берег.
«Если б мы просто дали им сбежать, они боялись бы каждого шороха и продвигались вперёд медленно. Может, вообще ушли бы с тропы. Решили бы вернуться домой, взять подмогу и тогда уж прийти с новой экспедицией», — думал сейчас Юра, поглядывая на отца. Неспешно раскладывал по мискам гречку. Старался подцепить для Фёдора Кузьмича побольше тушёнки.
«А так мы наступали им на пятки. Всякий раз позволяли уйти. Дали им обхитрить нас в тумане, там, где орали эти чокнутые сурки. И они поверили в себя. Приободрились. Почувствовали силу и неуязвимость. Удача вдохновила их двигаться дальше, к золоту. Каждый из них решил, что сможет стащить сокровище Дёмина и проскользнуть у нас под носом».
Разгадав ловушку, егерь тогда скомандовал сыновьям и племянникам спускаться к реке, идти вброд.
— Только медленно. Вы не должны их догнать. Дайте им время уйти. — Неожиданно схватив Юру за ворот, Фёдор Кузьмич прошептал: — А тебе отдельное поручение. Смотри, чтобы никто не утонул. Понимаешь, о чём я? Если их там смоет, ты из кожи вон лезь, но спаси каждого. Прежде всего мальчишку и его мать. От мёртвых толку нет.
— Ты так уверен, что у них остались приметы? Камера…
— К чёрту камеру! — Егерь отстранился от сына. Говорил громко, перекрикивая грозу. — Сколько минут их баба рисовала третью примету?
Юра не ответил. Отец учил его никогда не признавать свою слабость и свои промахи.
— А я знаю, — Фёдор Кузьмич правильно расценил молчание сына. — Вся суть — в деталях, не забывай об этом. Двадцать две минуты. А сколько она рисовала четвёртую примету?
Юра промолчал.
