наблюдал за мамой с ее грязью и камнями и не чувствовал связи между собственными и ее поисками. Она смотрела вниз, он — вверх. Помощи от нее ждать не приходилось. Из всех знакомых мужчин и женщин Фрэнки терпел лишь Стеллу Рэнсом. Он видел, как она собирала голубые камешки и цветы, и считал, что они с ней понимают друг друга. Видел он и слишком яркий цвет ее глаз и удивлялся, почему никто и словом не обмолвится об этом. Но ведь это так похоже на людей — смотреть и не замечать.

Он шагал дальше под параллельно лежавшими тенями от луны и гадал, отчего это они так легли. Суматошный вечер его растревожил, он внимательно наблюдал, но не обнаружил ни смысла, ни порядка в том, что видел, а здесь, на ночной дороге, его ждали более простые загадки. Мальчик решил прогуляться к Блэкуотеру и своими глазами взглянуть на то, что таилось в реке. В самом деле, что за несправедливость: все дети в Олдуинтере видели чудовище, а он — нет, даже во сне. Фрэнки пересек луг, прошел под Дубом изменника и направился на восток. Вокруг шептались и жгли костры, чтобы отогнать духов, которые блуждали по сей день. Кто-то играл на скрипке; мимо прошли две девочки в белом; на изгороди сидел соловей. Наконец Фрэнсис выбрался на Высокую улицу, луг скрылся из виду, и гул его смолк; пахло древесным дымом, слева кто-то взвизгнул от удовольствия, но вскоре все затихло, словно он остался один во всем мире.

Он дошел до соляного болота, с которого был виден Край Света, надеясь отыскать место, где приколота к небу Полярная звезда, или увидеть, как луна источает неверный свет, но вместо этого обнаружил черное полотно с нашитой на него ярко-голубой сетью, как будто смотрел не на купол небес, а на озерную гладь, по которой бежала солнечная рябь. С севера на юг над бледным горизонтом протянулись тонкие полосы голубого света, небо между ними казалось чернильным. Время от времени яркие полосы смыкались и ширились, точно их колыхал тихий ветерок. Казалось, эти полосы излучают собственный, а не заимствованный свет, как залитые солнцем белые облака, в небе словно пылало множество тонких неподвижных молний, горело таинственным голубым светом. Фрэнсис окаменел от восторга. Его вдруг охватило такое блаженство, что он невольно рассмеялся и сам испугался этой необъяснимой радости.

Он напряженно всматривался в небо, изо всех сил вытягивая шею, так что наутро мать удивлялась, отчего он так странно держит голову, как вдруг заметил, что на солончаках что-то шевельнулось. От голубого сияния ночь была чуть светлее обычного, и на маслянисто-черной глади реки плясали голубые огоньки. Между кромкой воды и берегом, неподалеку от остова Левиафана, шевельнулась куча тряпок. Раздался еле слышный звук, точно захрапело какое- то животное, куча сдвинулась, вытянулась в грязи и замерла.

Фрэнсиса охватило любопытство. Если это и есть чудовище, которое живет в Блэкуотере, подумал он, то беднягу остается лишь утопить из жалости. Храп на мгновение смолк, куча сдвинулась к Левиафану. Потом храп раздался снова, но на этот раз его прервал явственный кашель и долгий вздох.

Фрэнсис подошел ближе. Ему ни капельки не было страшно. Куча задрожала, потом со стоном слегка приподнялась, и мальчик увидел сальные полы черного пальто и меховой воротник, а над ним — косматую голову старика, которого раз или два встречал у церкви, где хоронили сельчан. Крэкнелл. Это был он — вонючий старикан, который однажды поднял руку и показал мальчику сновавших по рукаву уховерток. Кашель оборвался стоном, Крэкнелл скрючился, запахнул поплотнее пальто и затих.

Крэкнелл лежал, вытянув ноги к кромке воды. Слабеющий взгляд его выхватил из темноты худенького мальчишку с аккуратно причесанными черными волосами. Старик попытался его окликнуть, но воздух резал ему горло с каждым вдохом, Крэкнелл заходился в кашле и никак не мог вымолвить имя — кажется, Фредди? Отдышавшись наконец, он позвал: «Мальчик! Мальчик!» — и поманил мявшегося неподалеку Фрэнсиса.

— Я не понимаю, что вы там делаете, — признался тот.

Что он там делает? Похоже, умирает, но почему именно здесь, в таком месте? Отец умер, укрытый до подбородка чистой белой простыней. Фрэнсис на миг отвернулся, поднял глаза. Над головой ширилась и рвалась сеть, и меж сияющих полос проглядывало иссиня-черное небо.

— Приведи кого-нибудь, — попросил Крэкнелл, забормотал что-то не то весело, не то раздраженно и уставил на Фрэнсиса умоляющий и сердитый взгляд.

Фрэнсис присел на корточки, обнял коленки и с любопытством уставился на Крэкнелла. В ворсинках мехового воротника сидел мотылек, пальто испещряли бледные пятна, похожие на плесень. Разве плесень живет на одежде? Надо будет выяснить, решил Фрэнсис.

— Рэнсом, — прохрипел Крэкнелл. Не то чтобы его тянуло исповедоваться, скорее хотелось увидеть перед смертью доброе лицо. Старик вытянул руку, чтобы дернуть мальчишку за рукав. «Пожалуйста», — пытался сказать он, но не хватило сил.

Мальчик наклонил голову и задумался.

— Рэнсом? — повторил он.

Пожалуй, в этом был смысл. Человек с белой лентой на шее на прошлой неделе навестил трех сельчан (Фрэнсис сосчитал), и двое из них умерли. Наверно, он приносит смерть, — а может, облегчает уход? Видимо, второе, решил Фрэнсис, но необходимо все же убедиться. Он оглядел старика и увидел, что в уголках губ собирается пена и грудь вздымается под пальто. Даже в темноте было заметно, что лицо приобрело восковой оттенок, глаза ввалились, а вокруг глаз синева. Пугающее, но вместе с тем заурядное зрелище — вероятно, так и наступает кончина.

Крэкнелл почувствовал, что не в силах произнести ни слова — тут же начинает задыхаться и хватать ртом прохладный воздух. Что вытворяет этот мальчишка, почему он так спокойно сидит рядом с ним на корточках, поглядывает на небо да улыбается? Почему не бежит за Рэнсомом? Тот, конечно, придет с лампой и теплым одеялом, укутает его, и дрожь уймется. Но Фрэнсис прекрасно понимал, что происходит, и не видел причин терять время. К тому же его осенило, что если он разделит со стариком сиявшее в небе чудо, то удовольствие его от этого не уменьшится вполовину, а увеличится в два раза. Он