хотел останавливаться проверять, насколько серьезна рана. Дышится нормально, так что все не так плохо, кевлар сослужил свою службу. Две мили. Он поглядывал на спидометр. Три мили.

Вскоре выключил фары, остановился на повороте к реке выбросить 45-й. Уже отъехав, сообразил, что забыл избавиться от шмотья, валявшегося за спиной. И всего остального заодно. На следующей развилке заглушил мотор, переоделся в запасную одежду и кроссовки, а все, что было на нем, включая кевларовый жилет, швырнул в реку.

К рассвету он был в своем кабинете. Да, кто-то должен будет позаботиться о его собаке.

Дико кружилась голова, и еще шум, страшный шум, невыносимый, но он ничего не может с этим поделать, и его куда-то несет, это река, точно, это водопад. “Девяносто на шестьдесят”, – услышал он. Отвратительное ощущение не то чтобы пропало, но чуть отступило, он вновь мог видеть свет, дневной свет. Я упал, наконец-то. Я лежу на земле под деревом. Очень яркий свет. Ему что-то суют в рот, хотят задушить, его сейчас вырвет. “Он вернулся, – чей-то голос. – Вынимайте трубку. Мистер Поу, очнитесь”. Яркие лампы, плитка на потолке. В ушах опять зашумело, но зрение вернулось, опять куда-то плывет, в животе обрывается, он падает, какой мерзкий звук, невыносимо. “Очнитесь, мистер Поу”. Да они меня лапают. Он потянулся прикрыться хотя бы ладонью, одежду сперли, гады. “Сожмите мою руку, Уильям. Уильям, вы меня слышите?”

Он попытался сесть, воздуха не хватало.

– Нет нет нет. – Сильные руки удержали его.

– Мистер Поу, вы понимаете, где находитесь?

Он все помнил, но лучше не отвечать, чтобы не вышло боком. Он боялся, что и так наговорил лишнего, насчет Айзека. Ничего не скажу, решил он, хотите заставить меня проболтаться.

– Возможно, у вас повреждена шея. Вам нельзя двигаться, пока мы не сделаем снимок.

Калека, значит. На глаза навернулись слезы. Дышать трудно, никак не получается толком вдохнуть.

– Вы знаете, где вы находитесь? Уильям. Уильям, вы меня слышите? У вас пробиты легкие. Мы собираемся откачать жидкость, чтобы вы могли дышать.

Будет немного больно.

Он попытался произнести что-то в ответ, но безуспешно. Опять хочется спать.

– Держите его.

Ему ткнули чем-то в бок, протолкнули глубже, а потом так глубоко, что боль рванулась из самого нутра, он испуганно забился, а потом услышал собственный пронзительный крик.

– Держите его! – орал кто-то, и Поу понимал, что это о нем, но он ничего им не скажет, нет нет нет нет, а потом все исчезло.

Очнулся он в другом помещении. Очень яркие лампы. Кто-то склонился над ним. Они что-то делают с его головой. Прекратите, сказал он, но звука почему-то не получилось. Прекратите, сказал он, но губы не шевельнулись, и лицо чем-то накрыто. Он попробовал убрать эту штуку, но не смог. Руки не двигались. С ним что-то делают. Воняет, запах жженых волос, что они делают. “Он очнулся”, – произнес чей-то голос. “Я вижу”, – ответил другой, а потом Поу почувствовал странное покалывание в руке. Такое уже было раньше, успел он подумать, прежде чем вновь оказался под водой.

Когда он очнулся в третий раз, было темно. Поу помнил, что садиться нельзя. Оглядел себя, стараясь не сильно шевелиться. В кровати. Накрыт одеялом. С одной стороны капельница, с другой – окно, оттуда желтый свет, наверное, там улица, дома?. В палате еще одна кровать, кто-то храпит на ней. “Тихо, ты”, – сказал он и тут же устыдился. Это какие-то аппараты, пищат и стрекочут. “Тихо”, – прошептал он. Не видно, что там. Надо сесть. Они меня не удержат. Он шевельнулся, и тут же накрыла боль, и он потерял сознание.

Лежи. Лежи тихо, убеждал он себя. Шевельни пальцами. Ног он не видел. Попробовал двинуть рукой, но ничего не вышло, он скосил глаза и увидел, что рука намертво привязана к поручню кровати. Грудь и бока болели, но зато он мог дышать. Голова забинтована. Он потрогал свободной рукой. Что-то торчит из башки. Трубка, пластиковая трубка прямо из затылка. Лежи тихо. Через мгновение до него дошло: жив.