— Свой не потеряй. — Миролюбиво подмигнул я и закинул рюкзак на плечо. — Хабарши…

— Вот только не надо… — Альбинос шмыгнул носом. — Придем — поговорим. А пока — топай, заложник совести и мирового гнета!

Топать пришлось долго.

Уже в потемках, нас догнал Седой и, отозвав альбиноса, что-то ему сказал, указав на меня кивком головы.

Альбинос, покачал головой и щелкнул языком.

Целую минуту они молчали, играя в гляделки, после чего, Седой подошел ко мне и протянул руку, требуя вернуть рюкзак.

— Жирно по твою душу народу нагнали. — Сказал он, закидывая рюкзак на спину. — И погоны не малые и пушки не хилые.

— Плохо. — Вырвалось у меня. — Совсем плохо. Никогда не доверяй семье, Седой. Никогда! Самый страшный зверь — это ближний твой. Только он знает, где укусить, где плюнуть, а где — подставить ногу!

— Мы всегда нужнее дальним, чем ближним. — Согласно кивнул мне Седой, печально улыбаясь и отошел в сторону, занимая свое место в цепочке, неторопливо скользящей по тропинке.

До привала еще час. — Обрадовал меня альбинос. — Выдержишь?

— Да не вопрос. — Ноги еще держали, а взгляд Седого, изредка впивающийся мне в затылок, подстегивал не хуже плети.

Странные эти «хабарши», право слово.

Ведь пес знает, кто я такой, а, тем не менее — тянут за собой. И вопросов, пока, не задают. Странные…

Мозги закрутились вокруг странностей и начали нарезать все расширяющиеся, круги, захватывая в поле зрения все больше и больше, этих самых, странностей.

Вот не походили «хабарши» на тех монстров, которым приписывается целых 9 % потерь! Слишком молодые. Слишком… Неграненые!

Не похожие на прожженных и матерых. Те, сидят по красивым офисам. И, если ходят по горам, то в сопровождении…

— Осторожно. Дальше будет плохо. — Предупредил альбинос, и стало плохо.

Дорога исчезла, сменившись каменистой осыпью.

Каждый шаг вызывал целую миниатюрную лавину, катящуюся вниз и грозящую переломать ноги, неосторожному пешеходу.

Передвигаясь зигзагом, неторопливо, словно мулы, мы шли по каменной реке.

Войдя в ритм, я стал покачиваться и ступать тем самым шагом, которым меня учил ходить в горах прадед. Нога стала осторожной и любопытной — прежде чем перенести вес, она в мгновение ока определяла — стоит ли? — и, приняв решение, сдвигалась иногда на сантиметр, а иногда — буквально на сотую долю миллиметра. Идти стало не в пример легче. Идти такой походкой, налегке или с небольшим грузом, можно очень долго. Я бы и шел, если бы не оклик альбиноса, слегка насмешливый и слегка — восхищенный.

— Выше не надо…

Я остановился и оглянулся.

Слева от меня, почти в центре осыпи, седой отворял хорошо замаскированную дверцу, расписанную под цвет камней.

Нырнув в лаз, из которого тут же раздался еще один голос — на этот раз девичий, седой помигал фонариком, приглашая войти.

— Все, дома… — Вздохнул парнишка, шедший от меня третьим, в странной кепке с длинным козырьком. — Ушли, хвала Звездам.

Лаз оказался коротким, но извилистым: на два десятка метров — пять поворотов и спуск, за которым открывался чудесный вид на пещеру, залитую мягким электрическим светом.

Здоровенную, пещеру. Только в высоту — метров с десяток, а в радиусе вообще боюсь ошибиться.

Народ, довольный окончанием операции, разбрелся по пещере, располагаясь вдоль стен — каждый в своем «углу».

— Ну, давай знакомится. — Альбинос уселся за столом, прочно вкопанном в центре пещеры, под здоровенной люстрой на полтора десятка лампочек — экономичек. — Мена зовут Камран, я — руководитель азиатской ячейки «хабарши».

— Тамир Коржик. Майор контрразведки флота. — Представился я и плюхнулся на сиденье, напротив Камрана. — Вот, как-то так…

Вот объясните мне, сущеглупому, почему и русофобы, и русофилы, предпочитают материться по-русски?!

Надо отдать парням должное — за оружие никто не схватился.

А альбинос, то есть Камран, даже и не матерился совсем… Так, помянул ценного пушного зверька… Раза три — четыре и успокоился, видя, что я не дергаюсь и сижу тихо, как мышка, пережидая их вспышки нецензурного поведения.

— Во влипли-то… — Девушка, хозяйка пещеры, собиравшая на стол легкий ужин, фыркнула, а потом рассмеялась. — Вот же Судьба — копейка!

— Томусик, а кофеёк остался? — Поинтересовался кто-то и «пещерная» жизнь снова стала входить в привычную колею.

Оно и правильно — раз начальство «фас» не говорит, то и нечего гавкать!